Мы приезжали с Ададом рано утром. Раб начинал вырубать бронзовым топором природный гипс и измельчать его каменным в порошок, после чего насыпал в чаши, которые устанавливались на очаги. В это время я разводил огонь. Топливом служили стебли тростника, которые обмакивал в двадцатилитровый глиняный кувшин с жидким битумом, набирая последнего побольше. Горели хорошо, давая много жара и испуская густой черный дым, который в первый же день покрыл сажей низы и бока чаш. В каждую влезало килограмм семь гипсового порошка, который надо было помешивать время от времени для лучшего прокаливания. Пока чаши нагревались в первый раз, я ехал на повозке, запряженной ослами, к луже битума, наполнял глиняным черпаком доверху кувшин, отвозил к костру, а потом отправлялся к зарослям тростника. Там застревал дольше, ломая бронзовым топором стебли и укладывая в повозку. Топлива надо было много. Когда возвращался, уже была готова пара партий сыромолотого гипса. Я выгружал тростник, выпрягал ослов, отпуская пастись, а повозку оставлял рядом с очагами, чтобы раб пересыпал в нее готовую продукцию. По мере того, как чаши нагревались, процесс обжига сокращался минут до двенадцати-пятнадцати. К середине дня Адад уже не успевал молоть природный гипс, и я помогал ему булыжником, гладким, обточенным морем. Солнце припекало от души, пот тёк с меня ручьями, унося заодно и лень, накопившуюся в теле и голове за предыдущие эпохи в далеком будущем.
Иногда к нам подходили любопытные, спрашивали, что мы делаем. Я отвечал, что выполняю приказ богини Иштар. Мол, она во сне посоветовала мне приготовить такой порошок и посыпать им финиковый сад, чтобы избавить от лишних солей. Меня слушали внимательно, кивали, но по лицам было видно, что считают, мягко выражаясь, чудаком. От меня, такого непохожего на них чужеземца, иного и не ждали. Вскоре интерес пропал, перестали приходить и отвлекать глупыми вопросами.
Я не знал точно степень засоленности почвы. Предположил среднюю, иначе бы вообще ничего не росло. Значит, из расчета пять-восемь тонн гипса на гектар на мой финиковый сад потребуется от четырех до семи. Надо было уложиться в две недели, максимум в три, чтобы успеть посадить чечевицу. Было начало месяца симану (третий лунный после весеннего равноденствия, май-июнь), а меня предупредили, что в месяце дуузу (июнь-июль), а может и раньше, уровень воды в каналах опустится ниже уровня полей, и тогда нельзя будет увлажнить самотеком. Таскать воду кожаными ведрами заморишься, а сажать в сухую почву — выбросить семена на ветер. В первый день мы «нажарили» килограмм около трехсот. Я подумал, что за две недели наберем тонны четыре и на этом закончим. Остальное внесем осенью перед посадкой озимых. К концу первой недели отработали процесс и поднялись примерно до полутоны в день. Я решил, что внесем в почву столько, сколько успеем изготовить за две недели.
Чечевицу выбрал потому, что она терпима к засушливому климату и солоноватой почве и, как все бобовые, повышает в ней содержание азота, восемьдесят пять процентов которого получает из воздуха. К тому же, если гипс поможет слабо, всходы будут слишком жидкие, чечевица послужит сидератом — запашу после начала цветения, чтобы превратилась в органическое удобрение, богатое азотом, белками, сахарами, микроэлементами. На поверхности сформируется компост, улучшится механическая структура почвы. После чего добавлю гипса и осенью посажу озимые.
В конце дня я отправлялся на охоту, добывал четырех уток или пару гусей или комбинацию из них. Птицы и зверя сейчас много, далеко ходить не надо. Использовал для этого новые стрелы с древком из тростника и костяным наконечником. Подранок мог улететь в тростник — и прощай стрела из суперпластика. Затем собирали инвентарь и ехали в сад, где рассыпали ровным слоем изготовленный за день сыромолотый гипс, начав с дальнего конца. Постепенно участок становился серого цвета.
По возвращении домой отдавал добычу Буртум, которая общипывала, складывая перья и пух в мешки из пальмовых волокон, которые купил по ее просьбе, и потрошила птицу, после чего больше половины по-быстрому запекала на костре в очаге во дворе. Мясо получалось обугленное снаружи и сыроватое внутри. Если его с дрожжевым хлебом или пресными лепешками, запивая ячменным пивом. Оба моих раба уминали мясо за обе щеки. Бедняки редко едят его. Они живут под девизом «Хлеб да каша — пища наша». Изредка могут позволить себе рыбу и в сезон овощи. На хороших харчах оба моих раба начали набирать вес, прекратив грустить по свободе. Оставшееся мясо, белое и внутренности, Буртум варила в бронзовом сосуде с крышкой, нынешнем варианте кастрюли, и оставляла до утра на углях, чтобы содержимое не прокисло.