Горбун махнул рукой, что оплата его устраивает, показал мне на отсек с входом, завешенным кожаным пологом, и крикнул молодой женщине, судя по дырявой одежде, рабыне, чтобы подала нам ужин. В указанном помещении, очень низком, мне пришлось сильно наклонить голову, была глинобитное ложе, выстеленное сравнительно свежей (урожай собрали в апреле) ячменной соломой. Я кинул на него свой баул и приказал Ададу перенести туда трофеи, после чего выпрячь ослов и отвести в хлев, куда горбун уже тащил большую охапку соломы с соседнего сеновала — два столба из сырцового кирпича, на парах которых лежали длинные пучки тростника, связанные жгутами и придавленные камнями. С деревом здесь все еще проблемы. Используют только там, где без него никак.
Рабыня, от которой сильно шибало по́том, шлепая плоскими широкими босыми ступнями по утрамбованному светло-коричневому грунту двора, принесла под навес из тростника, где были скамья и перед ней стол из сырцового кирпича, две глиняные тарелки: в одной два карпа примерно одинакового размера, распластанные и запеченные на углях, успевшие остыть, наверное, на утро оставили, и на второй две круглые тонкие пресные лепешки из ячменной муки грубого помола, которые хрустели, как галеты, когда ломаешь и жуешь. Следующей ходкой доставила две кружки ячменного напитка, который шумеры называли каш, амореи — шика́рум, я пивом, хотя он ближе к элю. В общем, экологически чистые продукты. На этом достоинства и заканчивались. В лепешки иногда попадался песочек. Что не помешало мне умять свою порцию, кинув рыбьи кости рыже-черно-белой кошке, которая составила компанию.
Адад закончил работу как раз к тому времени, когда я доел. Показал ему на вторую порцию и сказал, что спать будет во дворе, где хочет. Если решил сбежать, всё равно сделает это рано или поздно. Так хоть меньше денег потрачу на его кормежку.
Я закрыл за собой полог, передвинул баул в дальнюю часть ложа, чтобы служил подушкой. Под него засунул бронзовый кинжал с рукояткой из кости и лезвием, которое расширялось немного к началу второй трети и дальше плавно сходило к острию, а рядом прислонил к стене дротик длиной сантиметров девяносто с коротким четырехгранным бронзовым наконечником. В таком маленьком и низком помещении орудовать длинным копьем или топором неудобно. Разувшись, я лег на солому, поворочался, устраиваясь так, чтобы нигде не кололо. Было душновато и попискивал комар, словно отстукивал азбукой Морзе радиограмму. Я составил текст самому себе в будущем: «Алекс — Юстасу. Внедрение состоялось. Приступаю к освоению эпохи».
2
3
Проснулся я с первыми звуками во дворе и долго лежал, ленясь вставать. Делал вид, что придумываю план на день, хотя еще вчера ясно было, чем займусь утром. Если бы не настойчивые сигналы мочевого пузыря, валялся бы и дальше. Солнце уже взошло. На очаге из камней в бронзовом котле емкостью литра четыре рабыня варила ячневую кашу. Когда я проходил мимо, как раз делала пробу, зачерпнув костяной ложкой. После чего сняла котел с огня и выгребла из костра и потушила недогоревшие куски тростника. Отлив, я потрогал покрытое щетиной лицо, вспомнил, что теперь не надо бриться, и пошел умываться в глиняной чашке, наполненной мутноватой речной водой. Рядом на темной веревке из волокон пальмы сушилась выстиранная рубашка, которой я вчера расплатился. Теперь она выглядела очень даже прилично, дороже ночевки с питанием. Подумал, что надо было поручить рабыне, чтобы и остальные постирала. Умная мысля приходит опосля.
Кашу нам с Ададом подали с кунжутным маслом. Ничего так. Начинаю привыкать к маленьким радостям. Большие в гастрономическом плане в этой эпохе не предусмотрены. Запивали ячменным пивом. Пацан уминал за обе щеки. Видать, в разбойниках кормили неважно. Верится легко, потому что так глупо влипнуть могли только крутые неудачники.
К нам подошел хозяин постоялого двора и спросил, останусь ли еще на одну ночь? Типа если нет, то сваливай.
— Сперва сходим на рынок, продадим трофеи, — ответил я и задал встречный вопрос: — Можно купить дом в городе?
— Да, продают люди, — ответил он.
— Сколько стоят? — поинтересовался я.
— По-разному. За один мусару от пары шиклу до пары манна, если с дверью из дощечек, — сообщил горбун.
У шумеров была единица площади в один сар (сад) равная тридцати пяти целым и трем десятым квадратных метров. Видимо, мусару — аморейское название. Пятьдесят мусару — убу (поле), сто — ику (тридцать пять соток). Восемнадцать ику — один буру (шесть целых три десятых гектара).