“Лишь таким людям и можно это доверить”.
Огнев только посмотрел на нее, а она уже ответила:
— Спит. Пульс сто десять, хорошего наполнения. Можно приступать.
— Скальпель. Пинцет.
Плавно, аккуратно. Спокойно. “Только бы жив остался!” У него татуировка оказывается, якорь на левой кисти. Между большим и указательным пальцем, маленький. Раньше не замечала. “Черт бы тебя побрал, не спи!”
Хорошо, подумала она как-то отстраненно, что только что развернулись. Полной бригадой из четырех человек работаем, как по учебнику. Два врача, наркотизатор и она, операционная сестра экстренной фронтовой выучки. “Не оплошать бы! Нельзя!”
Колесник в маске как в чадре. Это из-за того, что у нее глаза такие. И вместо шапочки что-то вроде чалмы из марли.
— Зажим! Еще!
Полчаса прошло. А поту сошло, будто Раиса целый день землю копала. Неужели, справились? В операционном тазу кровавая рвань и два зазубренных осколка. Вот такой вот кусочек железа, длинной не более спички — и все, и нет человека. “Не накличь!”
Алексей Петрович, подняв наконец руки и держа их перед собой по-хирургически, полуприкрыл глаза и выдохнул: “Считайте инструменты и тампоны”.
Астахов дышал спокойно, в вену ему капала консервированная кровь, на раскрытой ране — тонкий слой белого стрептоцида. Кажется, пока все благополучно.
Услышав, что инструменты и тампоны сосчитаны, Огнев начал зашивать брюшину. И тут Раиса, которой пот заливал глаза, невольно залюбовалась его движениями, быстрыми и перетекающими одно в другое. Руки словно плели какой-то непрерывный узор, даже на танец чем-то эти движения похожи. Вот оно — вовремя, но плавно. Вероятно, от этого ритма ход операции и зависит, ее скорость, а значит — и жизнь человека. Успели — спасли. Вот о чем Оля говорила.
Аккуратно повернув Астахову голову набок, Алексей Петрович сел около него. Через несколько минут Астахов приоткрыл глаза. Его лицо болезненно исказилось от приступа тошноты, он закашлялся, страдальчески скорчился, и следующую попытку кашля сумел подавить.
— Куда… меня? — спросил он.
— В живот, — ответил Огнев, — один осколок по касательной, два внутри. Печень-почки-селезенка целы, кишки резецировал, осколки извлек. Прогноз, с осторожностью, благоприятный.
Раненый очень медленно и осторожно протянул левую руку, на которой не было капельницы, дотронулся до повязки.
— Мы крепкие, — прошептал он, — Пополам порви — двое вырастут.
— А с этим экспериментом, коллега, мы подождем. Сейчас тебя в палату отнесут, поспи.
— Только в тыл… не надо. Не отправляйте, — Астахову не хватало сил даже повернуть голову.
— Ближайшую неделю ты все равно нетранспортабельный. А там — увидим. Главное — без моего разрешения не вскакивай.
— А ты, Алексей, не затягивай! — Астахов попытался улыбнуться, но это было для него уже совсем тяжело. Одними глазами обозначив улыбку, он неглубоко вздохнул и провалился в сон.
— Раиса, спасибо, очень хорошо. Мария Константиновна, вы лучший наркотизатор Севастополя. Меняем перчатки и продолжаем.
… продолжаем что? Только тут Раиса поняла, что в операционной заняты уже все столы и на соседнем Колесник и кто-то незнакомый готовят к операции раненого. “Как же так? — подумала она, машинально обтирая руки спиртом и надевая чистые перчатки, — Я же на операционную сестру не доучилась еще…”
— Пинцет!
Пинцет — значит, пинцет. Работаем.
“Не быстро, а вовремя. Но плавно. От этого ход операции зависит”. Как будто бы Раиса не оплошала. Хотя до сих пор при таких серьезных операциях ей полную смену работать не приходилось.
Она не могла сказать, сколько прошло времени, прежде, чем их сменили. Все-таки, в палатках было проще. Темно — значит день кончился. Разгружали машины они, когда едва светать начало. Что там сейчас, снаружи, вечер, ночь?
Все ли она верно сегодня делала, или ее просто некогда было ругать? Под конец от эфира повело чуток, голова закружилась, но это не страшно. Говорят, к этому привыкают. Главное, что в обморок валиться не начала, как Лена Николаевна тогда. Где она сейчас? Жива? Ведь наши должны были выйти к Керчи! А как же тогда..? Спросить пока не у кого.
— Надо сообщить, что вентиляция не справляется, — строго говорит наркотизатор. Теперь Раиса знает как ее зовут. Мария Константиновна снимает платок и волосы у нее оказываются двух цветов — темные, пронизанные как лентами седыми прядями. Лицо маленькое, округлое, глаза светлые, строгие.