На это “можно” будто плотину прорвало. Обе уткнулись ей в рукава и заревели в голос. Раиса и не пыталась их утешать, пусть выплачутся, хуже нет, чем стиснуть зубами собственную боль. Пусть. Им можно. Гладила по голове то одну, то другую, и чуть не до крови кусала губы. Ей раскисать нельзя все равно. Уж сейчас — так точно.
Сама собой вставала перед глазами дорога под Уманью и неприметная могила в перелеске. Вот, схоронили Данилова по-человечески, а толку? Не сыскать ведь потом будет. А кого из тех, кому Раиса сама глаза закрыла, она хотя бы по именам помнит?
И где сейчас те, с кем ненадолго свела война, живы ли? Старший лейтенант, с которым отряд из окружения вышел. Старшина, что учил ее наган чистить, Валя эта непутевая. Младший военюрист, девушка-машинистка, начфин со своим сейфом… Да хоть Парамонова, благодаря которой Раиса на фронт попала и до Крыма дотопала. Жива ли еще товарищ сержант? Кажется, вот в том и есть самое худое, что смерть на войне становится вещью привычной и всечасно близкой. Это не старуха с косой, как ее рисуют, а просто еще одно явление природы. Как буря или град. Где ударит, там не ухоронишься, хоть три раза под землю заройся!
— Вот где вы отыскались, товарищи, — Огнев появился почти неслышно. Быстро снял шинель, накинул Оле на плечи. — Васильева, почему в такую погоду в одной гимнастерке?
Оля сглотнула, вытерла слезы и быстро поднялась:
— Товарищ военврач третьего ранга, разрешите обратиться?
— Обращайтесь.
— Вы сказали тогда, что наши… отошли на Керчь. Все, — она мотнула головой, смаргивая вновь подступившие слезы. — Это вас кто-то обнадежил? Кто?
— Никто, — ответил он негромко. — Обнадежил вас, — запнулся на секунду, словно выталкивая слово, — я. Так надо было.
— Надо? — переспросила Оля с недоумением и болью и даже отступила на полшага. — Зачем? Мы ведь все равно все узнали… Вы уверены? Только говорите правду! Уверены?
— Да, уверен, — голос его вновь сделался спокоен, но Раиса скорее почувствовала, чем услышала за этими словами настоящую боль. — Ты сядь, Оля, не стой на ветру, — та деревянно опустилась на камень рядом с Верой, командир устроился с краю, ближе всех к обрыву и продолжил, так же негромко, но твердо. — Я с самого начала понимал, что те две машины — скорее всего наши. Но вы — мой личный состав. Моя задача была не просто вывести вас из окружения, но и вернуть в работу. А после такого перехода даже втянутые в марши бойцы могут выйти из строя. Суток на трое. Вам нужны были силы.
— А сейчас?
— Сейчас вы знаете правду. Любая правда лучше неведения. Вообще страшнее неведения — нет ничего. Вы бы сами себя изнутри сгрызли, измучили, ища ответ.
— А что с остальными? — быстро спросила Вера. — Только правду говорите! Правду! Вы знаете, что с ними?
— Нет. И никто пока не знает. Но Астахов, как я понял, на полчаса примерно отстал от колонны. Значит, у них был хороший шанс либо свернуть на другую дорогу, либо заметить дым. Я знаю Степана Григорьевича не первый десяток лет. Человек волевой, опытный. С пехотным опытом в том числе. Если кто и сумеет вывести людей в такой ситуации — так это он. И вот что, товарищи, хуже безвестия трудно что-то придумать, поэтому кто домой пока не написал — напишите. На всех нас могли уже похоронки отправить.
— А вы? — спросили Раиса, Оля и Вера в один голос.
— А я — еще в Золотой Балке написал. Вам тогда не сказал — виноват, устал очень. И хватит вам на ветру сидеть, померзнете, простудитесь. А нам работать надо.
Все еще всхлипывая, девушки пошли внутрь. Оля задержалась, возвращая шинель командиру.
— Как он? Только… только правду. Пожалуйста.
— Поправляется, Оленька, поправляется. Прогноз, с осторожностью, благоприятный. Самое опасное время по расхождению швов прошли. Если теперь не образуется спаек — будет совсем как новенький. Честное слово.
— Спасибо! — совершенно неожиданно Оля поцеловала Огнева в щеку и убежала, совсем как девочка.
“Тянул ты, товарищ командир, с извещением личного состава, вот и дотянул”, - укорил себя Алексей. Говоря о Денисенко, он был предельно честен. В донских степях в Гражданскую Степан из многих переделок вышел. Да только немцы — не деникинцы, так что все могло обернуться и боем, неравным. Еще как могло. Второй пулемет при них оставался. Будем надеяться… “Но это тебе не “шошей” банду пугать! Эх, Степа, бедовая твоя голова… Цела ли? И ум, и опыт, и воля не спасут от шального осколка, мессера-охотника или заметившей пыль от колонны разведки на мотоциклах. Хорошо, раненых почти всех раньше отправили. Если что — переформируют дивизию, сформируют новый медсанбат, найдут персонал… Такая вот диалектика — нас у Родины много. Найдется, кому встать на пост. А друг у друга — мало. И хватит об этом, когда узнаем — тогда и узнаем. А то получается будто каждые десять минут температуру меряю…”