Рядом с такими соседями тратить время на книги да соблюдать режим и более спокойный человек долго не сумел бы. Астахова же хватило всего на пару дней. Он все больше мрачнел, много курил, извел без остатка положенные ему по фронтовым нормам папиросы и перешел на махорку. Наконец взбунтовался и потребовал возвращать его к работе, потому что нет больше сил людям в глаза смотреть и быть балластом.
— Ты пока все-таки еще лежи, — пробовал урезонить его Огнев. — Не торопись, а то не туда успеешь.
— Вы по двенадцать часов у стола, а я тут пузо належиваю!
— Уже не по двенадцать, уже по восемь. На тебя хватит, не бойся. И не “пузо належиваю”, а “оберегаю репаративные процессы и повышаю квалификацию”. У тебя уже пол библиотеки перебывало. Ты же ее в себя грузишь, как фотокопировальный аппарат.
— Вот и хватит грузить. К практике переходить пора, пока к чертовой матери все не позабыл!
— Поговорю с Соколовским. Дня через три поедешь в порт сопровождать раненых на погрузку.
— Алексей…
— Я уж пятый десяток как Алексей. Восстанавливаться надо с умом.
— Сам знаю!
— Вот раз знаешь, так и festina lente [поспешай медленно (лат.)]. Поговорю завтра с Соколовским.
Астахов печально вздохнул и прибегнул к своему обычному в таких ситуациях убежищу — то есть, снова углубился в книгу.
“Под вашу ответственность” — сказал Соколовский.
Колесник пять раз повторила, что “это какое-то мальчишество”, устроила коллеге тщательный и придирчивый осмотр, минут двадцать ощупывала живот, прежде, чем сказать “можно”. Помогать Астахову отправилась тщательно проинструктированная насчет возможных осложнений Оля, а Огнев, никому ничего не говоря, сел во вторую машину.
Уже погрузили раненых, уже заканчивали приемку груза, как с мостика одной из МОшек [Малый Охотник, тип катера] капитанский голос перекрыл весь портовой гомон. “Братуха! Живой! Ах ты ж, чертяка, своих не узнаешь что ли?”
Оля и ахнуть не успела, как командир морского охотника, громадного роста, с бородищей, “ой, мамочки!”, в одно мгновение по сходням бросился к ним и с радостным рыком сгреб Астахова в охапку своими огромными ручищами.
“Игорек! Живой, чтоб меня! Да я же тебя похоронить успел, черт возьми!”
Астахов-старший приветствовал Астахова-младшего в таких эмоциональных морских выражениях, что от братьев шарахались в сторону чайки, обходя их на вираже.
Перепуганная Оля повисла у капитана на руке:
— Товарищ капитан! Он же раненый! А вы его так тормошите!
Капитан тут же ослабил хватку:
— Ну вот, как ни встречу его — уже в малиннике!
— Это, Миша, не малинник, — Астахов улыбался от уха до уха, кажется в первый раз с того момента, как оказался в Инкермане. — Это товарищ боевой, проверенный, мы с Оленькой от Перекопа еще не один пуд соли вдвоем слопали.
Огнев подбежал к обнимающимся.
— Брат?
— Так точно, товарищ военврач третьего ранга! — бородач взял под козырек, но левой рукой все так же прижимал к себе вновь обретенного родственника. — Неделя как сообщили, что без вести пропавший — а нашелся!
— Десять минут. Я за старшего.
Астахов хотел что-то возразить, но моряк, ответив: “Есть десять минут!”, чуть ли не на буксире уволок его за собой.
— Вот вам, Ольга Анатольевна, и психотерапия приключилась. Давайте посмотрим, что нам осталось принять.
Та только ахнула, увидев командира. “Как, и вы здесь?”
— Соколовский мне сказал: “Отпускаю под вашу ответственность”.
— Как же хорошо, что вы рядом. Ой, аптеку, аптеку аккуратнее! — замахала она рукой водителю и побежала следить, как загружают вторую машину. Но время от времени оглядывалась на стоящую у причала МОшку.
Ради любопытства, Огнев засек время. Астахов возвратился почти что бегом, он появился у машин через девять минут две секунды.
— Алексей Петрович! Ты только глянь! Эта новость поважней любой сводки будет, — он размахивал каким-то казенного вида серым листком, как сигнальщик флажком.
— Дай-ка… Ну, похоронка… ну, на тебя… что, долго жить будешь?
— Целиком читай! Там подпись важнее всего!