Только тут Алексей присмотрелся и сначала даже глазам не поверил. Не может быть! Но этот росчерк с будто узелком завязанной “о” ни с чьей другой подписью нельзя было спутать.
— Денисенко!
— Именно! Живой!
— На 12 ноября был живой, не в плену, и имел время заполнить бумаги.
— Алексей, не занудствуй! Жив! Все наши выскочили!
— Так точно, выскочили! Все, расписывайся за груз и поехали домой.
Как бы ни сложилась судьба медсанбата дальше, а похоронку 12 ноября Степан заполнял сам. Живой. Неужели выскочили? Все? Ответа не сыщешь, но велика надежда, что хотя бы большая часть.
Астахов был уверен, что живы все, и ничто не могло сбить его с этого курса. После пережитого при отступлении он ждал любого, самого страшного известия об остальных и потому накрепко ухватился за возможность разувериться в худших подозрениях.
“Должны, должны были проскочить! Вот как бы им теперь о нас сказать? Тоже мало радости, такие бумаги рассылать. Ладно, братуха стариков наших пожалел, они в Балаклаве пока ни сном, ни духом, что меня в покойники зачислили, не писал им ничего. Младший, Максим, тоже поди по мне сто грамм не чокаясь, но ему Мишка скажет. В море сейчас, в походе их “Щука” [подлодка типа "Щ"].
Доехал Астахов до госпиталя изрядно выдохшийся, но старался этого не показывать. Сдал все дела, шумнул на кладовщика, чтобы ящики ставил не как попало, и дошел до кубрика почти ровным шагом.
— Прав ты был, Алексей Петрович, — произнес он, улегшись, — Не моим мощам чудеса творить. У стола я б сомлел, ловить бы пришлось. Но ты подумай, не выбрался бы я сегодня в порт — мы бы так ничего и не знали! Как чувствовал…
И, не дождавшись ответа, провалился в сон.
Тут же в дверь постучали.
— Товарищ военврач третьего ранга, разрешите обратиться?
На пороге стояла одна из тех медсестер, которых Колесник звала “мои девочки”, так она выделяла среди остальных тех, кто работал с ней до войны. Своих девочек Наталья Максимовна очень любила, но и требовала с них вдвое строже.
— Товарищ Колесник вас просит подойти. Не срочно. Но неотложно.
Сразу было понятно, что Наталья Максимовна — гражданский врач, в форму переодевшаяся не полностью. Во всех смыслах. Разговор она начала с ходу, без всякого “здравия желаю”, не дав Огневу рта раскрыть. То, что она очень нервничала, проявлялось только в одном — руки без всякой надобности держала по-хирургически.
— Алексей Петрович, мы тут оружие учились разбирать, я пружину упустила, все обыскали, найти не можем. Поскольку деталь от оружия, я сразу сказала, никому помещения не покидать, пока…, - она озадаченно замолчала, увидев, как тот улыбается. — Что же я говорю смешного?
— Сразу видно, товарищ Колесник, что вы прирожденный хирург. Любой немедицинский человек хотя бы раз в затылке почесал и обнаружил… — с этими словами Огнев аккуратно снял зацепившуюся за ее волосы пружину от ТТ, — Ничего страшного. Эта пружина не улетала только у того, кто ни разу пистолет не разбирал.
— Боже мой! — Наталья Максимовна всплеснула руками и тоже рассмеялась, — Мы ее уже почти час ищем! Все осмотрели!
— Так вам повезло, я в свое время ее в грязь упустил. В холодную!
— Нам нужно учиться стрелять, — она сразу опять посерьезнела, — А то разбирать да собирать — этого слишком мало. Как бумагу скальпелем резать [Колесник имеет в виду популярную студенческую забаву — резать скальпелем пачку писчей бумаги, прорезая определенное количество листов]. Полезно, но не то.
— Научитесь разбирать — научим и стрелять.
— В другой раз не упущу!
— Конечно. Нормальный человек эту пружину упускает ровно один раз.
— Как там герой наш?
— О, превыше всех ожиданий. Брата в порту встретил. Похоронку на самого себя привез. Подписанную нашим начальником медсанбата.
— То есть, ваши вышли?
— Астахов уверен, что все. Насколько я знаю Денисенко… он должен быть прав.
— Искренне вам желаю, чтобы так и было, — отозвалась она с большим чувством и в голосе снова прорезались музыкальные ноты. — И чтобы еще встретились! Вы обязательно должны встретиться, я это чувствую.
Письмо брату Раиса написала и отправила на следующий вечер. Старалась писать бодрее, тем более, что и новости были хорошие. Наши в Керчи! Все-таки вышли. Как и всем, ей очень хотелось верить, что добрались благополучно.
— Я сначала чуть от страха не умерла, — говорила Оля, уже в пятый наверное раз пересказывая подругам историю про поездку в порт и бравого капитана, — А потом гляжу — такие радостные оба. Игоря Васильевича просто не узнать, почти такой же как до войны. На обратном пути все шутил еще, что ты, мол, Оленька, так напугалась, я живучий. И потом, когда тебя такой человек берется оперировать, помирать как-то неудобно. Уже и не помню, когда он последний раз так шутил. Права ты, Вера, на войне бывает все. Но не только страшное. Мне уже не страшно, честно.