Раиса не без труда поднялась. Колени едва гнулись, спину свело, будто все позвонки склеились. “Не рановато ли стареть собралась, тетя Рая”, - укорила она себя и поспешила одеться. Все-таки, в форме и под ремнем почему-то чувствуешь себя если не бодрее, то собраннее.
За окном падали крупные, тяжелые хлопья, укрывая маленький уютный дворик. Настолько мирный, будто ничем не напоминающий о войне, что защемило сердце. Поленница у забора, сарайчик с крытой камышом крышей, старая яблоня у плетня, ветки в снегу — будто в кружеве. От нее протянута веревка, на которой висит белье и хозяйка, Раиса сразу ее вспомнила, торопливо снимает его и убирает в корзинку.
Потом, присмотревшись, она сообразила, что сохли во дворе рубашки и гимнастерки, а оконные стекла заклеены накрест полосками бумаги. Нет, и здесь война рядом. Нипочем не даст о себе забыть.
— Вот и зима… — повторила Оля задумчиво. — В прошлом году до января снега не было. Хотя и этот скоро стает.
— Я думала, у вас снега и вовсе не бывает, — Раиса тоже невольно улыбнулась, — и всю зиму тепло.
— Бывает, еще как. У нас по-всякому может получиться, то тепло, то мороз с метелью. Но снег позже выпадает. Февраль самый снежный. И на море зимой шторма чаще. Высокие волны, вода будто кипит. Очень красиво. Мы даже школу иногда прогуливали, чтобы на шторм посмотреть. А у вас много снега?
— Очень. И весна поздняя. В ноябре у нас таких дождей нет давно, землю небось морозом прихватило уже. К декабрю снег ляжет. Зимы у нас долгие и метели злые.
После таких метелей в больницу к ним нередко привозили обмороженных, чудом спасенных из снежной западни. Но припомнить хотелось совсем не это, а что-нибудь совсем мирное. Хотя бы лыжные соревнования, на которые Раиса как-то от их больницы ездила, правда, никакого приза не получила, или про то, как девчата задумали однажды погадать как в старину, а потом долго искали, куда улетел брошенный через ворота валенок. Так до весны в сугробе и пролежал. “Плоховатая примета перед Финской-то вышла”, - внезапно подумала она, но вслух не сказала и даже на лице, кажется, не отразилось ничего.
— Я на лыжах бегать не умею. Мы в поход ходили, в горы, когда я в школе училась, — рассказывала Оля. — А в седьмом классе я на спор ночью на Крепостную гору ходила, где старинные башни. Ты их наверняка видела, раз в Балаклаве отдыхала. Болтали, что там привидения водятся, а я поспорила, что все это ерунда и пошла, в полночь. Потом узнала, что наши мальчишки хотели меня там подкараулить и напугать. Но сами испугались и не пошли. А я там встречала рассвет. Оттуда всю бухту видно. Когда начинает светать, сначала светлеет море, пока солнце не поднялось, оно светлее неба. Тогда я в первый раз увидела, как это красиво. И на выпускной в училище всех на ту гору повела. Мы забирались на башню и с нее смотрели, как солнце встает.
— Мы над Десной отмечали выпускной, в лесу. Всю ночь жгли костер и пели песни, — вспомнила Раиса. — Ты в каком году окончила?
— В тридцать девятом. А ты?
— В тридцать первом.
— Это ты уже десять лет? — Оля даже чуть смутилась. — Ой, Раиса Ивановна, извините, я все на “ты”…
— Да брось. Ты еще по званию начни, в самом-то деле, да “разрешите обратиться”, - ответила Раиса и тут же подумала, что о звании можно было бы сейчас и вовсе не вспоминать. Кажется, в первый раз за время их знакомства не говорили они о войне, и от этого ей сделалось так легко и спокойно, что ничего так не хотелось как еще несколько минут ухватить этой мирной беседы.
Но Оля аккуратно уложила косу на затылке и вдруг спросила:
— Как ты думаешь, а те две машины, на дороге, это наши были? Те что сгорели…
Раиса от неожиданности выронила расческу. Она до последнего гнала от себя всякую мысль о тех машинах, и потому ответила теми же словами, какими утешала себя в пути:
— Наверное, их бросить пришлось, как мы свои бросили. А подожгли, чтобы немцам не достались. Под бомбежку точно никто не попал, ее слышно было бы. Да мы и самолетов не видали толком, пока ехали.
За окном слышно скрипнула калитка, выглянув, Раиса увидала во дворе Гусева. Шофер поздоровался с хозяйкой, по привычке откозыряв ей, чему та совершенно не удивилась, шагнул в сени и аккуратно постучался:
— Девчата, товарищи, можно ль? Не спите?
Гусев принес с собой запах мороза, дыма и крепкой махорки. А заодно и свежие новости. Оказалось, и его, и Веню Майского забирают в распоряжение штаба и бог весть, куда дальше пошлют. Но он, Федор Гусев, непременно к ним воротится, столько верст вместе отмахали, столько бед избыли, они для него почитай что сестренки родные и он их не оставит.