— Да не я ловил. Я о нем только слышал. Легенды же ходили, как дед Михайло таможню морочил! Ну, проси у деда хоть каплю его фарта.
Только тут Астахов сообразил, что “сержант-лейтенант” с дедом вряд ли могли встретиться. Старик отошел от дел почти сразу, как в Крыму установилась советская власть. Старший внук службу начинал в морпогранохране. “Не ровен час, придется Мишке ловить меня, — вздыхал дед. — И словит — позор, и не поймает — сраму не оберешься”. Как-то сама собой история о дедовых похождениях перешла в разряд легенд, которые, выходит, помнило еще не одно поколение пограничников. Столяров-то ему ровесник. И все равно — смешно.
Воспользовавшись передышкой, Астахов заново переложил вещмешок, чтобы точно ничего не гремело и мешало. Потом вытащил из-за отворота пилотки иглу с ниткой и намертво зашил карман гимнастерки, чтобы не выпали документы. На несколько удивленный взгляд сержанта ответил:
— Так сохраннее. Помирать так коммунистом. Ни закапывать, ни жечь не буду, а живым они меня не получат.
— Да ты партийный у нас, — протянул сержант то ли задумчиво, то ли уважительно.
— Как выберемся, я тебе первый рекомендацию напишу, — пообещал Астахов. Собеседник взглянул на него странно, то ли с какой-то скрытой печалью, то ли с насмешкой, ну ты, мол, придумал, меня — и восстанавливать.
Но что же все-таки лязгало в сумке? Астахов порылся в остатках картонных коробочек, рассыпанных лекарств, чудом не напоролся на разбитую пробирку, кажись, с купоросом и вынул маленький металлический стерилизатор. И тут же вспомнил.
— Разведчики подарили, трофей. Набор немецкий для венесекции.
— Вене… что?
— Разрезать вену, — на это сержант изумленно выпучил глаза, — Для переливания крови. Мы еще гадали, для чего такая крохотуля может понадобиться, там инструментов на половину операции, и то если мелкая. Алексей Петрович объяснил. И набор для прямого переливания там был, да побили его, пока несли. Еще в Инкермане сунул в сумку, на память…
— Значит, толку нам от него нету?
— Если найдем еще инструменты — будет толк. Скальпелей да зажимов много не бывает. Иглодержатель хороший.
— Ты его переложи чем-нибудь. А то звенит, что твоя колокольня. И давай личный состав будить. Не ровен час, фрицы за водой придут, а мы им даже точного времени не скажем.
Разбудили. Покормили. Даже полчаса сна, после свежей воды вдосталь, несколько оживили всех. У связиста температура, похоже, еще не поднялась. Вера покашливала, морщась от боли, и была бледна, но пульс на удивление неплох. Сердце молодое, здоровое.
— Теперь я понимаю, почему раненые в грудь не кричат, — сказала она тихо, еле шевеля губами. — Только… вы правду, хорошо? Игорь Васильевич… я ведь все равно умру?
— И близко нет! Лет через семьдесят если только, — здесь Астахов не врал. Пока не врал. Но чем скорее они в Балаклаве окажутся, тем лучше. — Завтра в Балаклаве будем, — это единственное, что он сходу нашел сказать хорошего, — там товарищи надежные, укроют нас.
Он уже видел мысленно черепичные крыши Балаклавы и сбегающие к морю узкие кривые улочки. Где-то там стоит его дом, с крыши видны море и пристань. Когда-то, мальчишкой, он высматривал оттуда корабли в гавани, воображая себя то пиратом, то мореплавателем времен Колумба. И тут же оборвал себя на этих воспоминаниях: “к родителям ни ногой!” Маленький город — Балаклава. И так на сердце маетно, ведь все знают, что у Василий Михалыча трое сыновей на фронте, а двое еще и моряки. Не ровен час сболтнет какая сволочь!
— Из-за меня вы медленно идете… — Вера куснула губу.
— Ерунды не говори, ладно? Спешить нам в любом составе вредно. А понемногу — дойдем. Тут осталось-то… Потерпи только. Считай рядом уже.
— Хорошо.
— Ну, взвод, — скомандовал вполголоса Столяров, — Слушай мою команду. Я разведываю дорогу — вы лежите тихо. Потом броском вперед до следующего укрытия. В мое отсутствие старший — военврач третьего ранга Астахов.
И пошли. Рваный ритм — ожидание — бросок — ожидание — бросок — выматывал нервы неимоверно. Каждый раз, как командир уходил, Астахов стискивал карабин, ожидая стрельбы. Несколько раз слышали немецкую речь в паре десятков шагов. Один раз где-то не рядом был короткий бой. За долгий июльский день прошли хорошо, если десяток километров, считая по прямой. У связиста нехорошо покраснело лицо и блестели глаза. Его приходилось вести, следя, чтобы не упал.
Где-то за полдень Столяров после очередной вылазки притащил немецкий ранец.
— Быстро, быстро, — подгонял он всех, довольный, как мальчишка, успешно побывавший в чужом саду, — Пока хозяин не прочухал! Глядишь, вечером пожуем. Насчет консервов у фрицев строго, без приказа не жрут!