— Опыт — большое дело. Это своего рода клад.
— У меня было трудное послевоенное детство. В семьей нашей насчитывалось одиннадцать детей, мал-мала-меньше. Четверо умерли вскорости после рождения, самый старший брат, Василий, старший лейтенант по званию, командир взвода разведчиков, уйдя вместе с отцом на фронт, погиб под Будапештом. Отец же вернулся домой после Победы с тяжелыми ранениями и прожил недолго. Таким образом нас всех поднимала на ноги мама. Работая в колхозе свинаркой, не знала ни дня ни ночи покоя... Вспоминается такой случай. Она с трудом собрала сто рублей, чтобы мне в школу купить брюки и ботинки. Как-то пришла домой — в шкафу лежат десятка два пачек “Примы”. Сигареты купил мой старший брат — ему уже разрешали курить. Увидев это, мама не медля бросилась искать деньги, которые прятала в кармане старого пальто. Ан их не оказалось. Тогда она разорвала пачки сигарет на кусочки, решив: сын уворовал деньги, дабы купить для себя курево. Более того, сильно потом избила его. Несколько дней спустя, лежа на диване и укрываясь маминым пальто, за подстежкой я услышал подозрительное шуршание. Как выяснилось, то была злополучная сторублевка. Вот так воспитывала нас мама. Но чаще все же нас жалела. Приведу еще один эпизод из детства. Мальчишками мы часто играли в войну — в Чапаева или же в молодогврадейцев. Однажды мне выпало быть в роли Сергея Тюленина, а моему компаньону — допрашивающим немцем. В нашем доме он привязал меня к столбу, служившему подпоркой потолка, и отчаянно принялся “выколачивать” признания. Естественно, я упорствовал, молчал как рыба об лед, проявляя так называемый героизм. В какой-то момент ему это занятие надоело, он загадочно произнес: побудь привязанным, а я сбегаю домой. Оттуда не вернулся, похоже, что-то помешало. Привязанным к столбу простоял я до позднего вечера, то есть до того момента, когда вернулась из свинарника мама. Увидев меня привязанным у столба, она сначала испугалась, а затем, заплакав, принялась жалеть. Между прочим, это — тоже жизнь. Из нее, как из кладезя, я и черпаю сюжеты для своих новых произведений.
— У каждого начинающего писателя имеется свой кумир, то есть своего рода маяк, на который он ориентируется. Скажите, у вас таковой был?
— Когда начинал писать, в те годы во всю силу раскрывался талант Василия Шукшина. Не скрою, творчество его мне, как и многим, ужасно нравилось, оно близко было по духу, по стилю. Я также родом из села, и многих своих односельчан узнавал в его рассказах. Понятно, талант — найти достойный правдивый образ и обобщить. Творчество Шукшина подталкивало многих творить. Я не был исключением. Опять же, признаюсь, маленькая моя повесть “Откровения после полуночи” навеяна именно его творчеством. Это, между прочим, было замечено в обзорной статье известного сегодня ученого и литературного критика Анатолия Погрибного о прозе молодых украинских авторов в “Литературной газете”, замечено, к моему удовольствию положительно. Признаться, меня немножко это пугало — похожесть на других. Однако со временем я понял другое — мне довелось пройти прекрасную школу, школу, в которой были достойные учителя, в том числе — Виль Липатов, Валентин Распутин, Василий Белов, Виктор Астафьев. Мне повезло, к примеру, третью мою книгу, сборник повестей “Пред светлым домом”, перед выходом рецензировал САМ Виктор Лихоносов. Он “набил” много гвоздей, и одновременно дал мне массу дельных советов, которые и поныне являются для меня основным мерилом. В одном из писем, из дачного поселка Пересыпь в Тамани, где он постоянно пишет, где создавались многие его известные произведения, в частности, “Живите светло”, “Осень в Тамани”) он наставлял: “Месячишко посидите над рукописью, почеркайте. Полезно рассердиться на себя. Учтите: при нынешних отношениях вы редко услышите правдивый отзыв, а кое-кому будет даже приятно оставить вас на долгие годы со своими ошибками. Поэтому я сразу бью по мозгам. Учитесь ясности прозы. Прозе нужны мысли, идеи...” Как не порадоваться такому совету. Я счастлив, что судьба меня соприкоснула с удивительным человеком — он тоже мой кумир.