— Не нахожу.
— Я выразилась фигурально, в переносном смысле…
— Выражаться вообще не надо, — грубо посоветовал Сырцов. У Светланы Дмитриевны почти незаметно дернулся уголок рта и заметно раздулись ноздри короткого носа. Не привыкла, чтобы с ней так разговаривали. Сдержалась, потому что чуяла зависимость от грубияна. Сказала:
— Я — не самозванка, Георгий Петрович. Вы можете позвонить Роману Суреновичу и удостовериться…
— Позвоню, — ответил Сырцов. — Только после того, как вы уйдете. Мне хочется говорить с ним один на один.
Интересно, долго ли продержится дамочка. И куда кинется: в слезы, в ссору, на разрыв? Если нужен, стерпит все. Она стерпела.
— Надеюсь, что ваша резкость — лишь признак высокою профессионализма. Очень надеюсь, Георгий Петрович.
— Зря надеетесь. Это не признак профессионализма, но стремление развеять ваши иллюзии по поводу того, что во мне вы нашли некую безотказную палочку-выручалочку. Я вряд ли возьмусь за ваше дело.
— Но вы даже не знаете, в чем оно состоит!
В чем бы оно ни состояло, — твердо ответил Сырцов.
— Но вы хотя бы выслушаете меня?
— Куда мне деваться? Мало что соображая со сна, я согласился.
— Вы старательно убиваете во мне всякую надежду.
— Не всякую. Только надежду на меня.
— Но вы для меня — последняя надежда.
— Выпить не хотите? — не к месту, а может быть, и к месту, предложил Сырцов.
Она недоуменно посмотрела на него — коротко улыбнулась, открыла сумочку, достала зеркальце, посмотрелась в него, спрятала и щелкнула замком сумочки — будто грецкий орех расколола.
— Пожалуй. Немного, — протяжно согласилась она.
Он двинулся на кухню, достал из шкафа авральную бутылку «Метаксы», из холодильника — сыр, лимон и две бутылки воды: боржоми и пепси. Порезав сыр и лимон на отдельных дощечках, водрузил все это на поднос и объявился в комнате. Она вежливо заметила, глядя на астеническую бутылку греческого коньяка:
— Угадали и угодили. Мой любимый. — И удивилась: — Стаканов — два, а бокал один. Почему?
— Я не пью.
— Это нечестно! — Забыв на минуточку о своем горе, она вскинула длинные ресницы, пронзив его бесовским взглядом, и закинула ногу на ногу, показав роскошную коленку. Сырцов молча поднялся, на мгновение удалился и вернулся со второй рюмкой. Она была удовлетворена: — Так-то лучше! — И сама разлила по рюмкам.
С мужиками проще. Сказал, что в завязке или закодированный, и от тебя отвязались. А выпивающие дамочки в непьющей особи противоположного пола без вариантов видят коварного и изощренного соблазнителя. Сырцов поднял рюмку и поверх нее посмотрел на Светлану Дмитриевну. Она согласно кивнула, и они молча выпили.
— Маленькие радости, — сказала она, отхлебнув боржоми. И, сейчас же вспомнив обо всем, горестно добавила: — И большие неприятности.
Сырцов поставил ополовиненную рюмку и повозил ее по безукоризненно гладкой поверхности журнального стола. Сказал без особой охоты:
— Я вас слушаю, Светлана Дмитриевна.
— Можно, я еще выпью? — вдруг спросила она.
— Да Бога ради!
Она лихорадочно налила, лихорадочно выпила, лихорадочно начала:
— Пропала моя девочка. Пять дней — нет, уже почти шесть! Ушла из дома и не вернулась…
— Сколько лет вашей девочке? — перебил Сырцов.
— Двадцать, — испуганно ответила она и со страхом посмотрела на Сырцова.
Он хмыкнул и, не глядя на нее, потребовал: — Подробнее рассказывайте, подробнее!
Он не хотел задавать вопросы. Вопросы — это заинтересованность, вопросы — это участие, вопросы — это почти согласие работать на нее. Но Светлана Дмитриевна подробно рассказывать не могла: слишком потрясена была самим фактом.
— Какие подробности? Не было никаких подробностей! Просто взяла и ушла. Да, оставила записку, в которой просит ее не искать. Четыре дня я пыталась через подруг сама разыскать ее, но никаких следов, даже намеков на следы обнаружить не смогла. В полном отчаянии решила позвонить Роману Суреновичу, с которым была хорошо знакома много лет тому назад. Вот и все. Найдите ее, Георгий Петрович!
Сырцов тяжко вздохнул и стал задавать вопросы:
— Как зовут… девочку?
— Вы ироничны не по делу, — злобно отметила Светлана Дмитриевна. — Она действительно еще девочка.
— Недоразвита, что ли?
— Да как вы смеете! — грудным голосом возмутилась она и тут же, поняв, что ее провоцируют, сдержанно ответила: — Просто несколько инфантильна, мало сталкивалась с грубыми реалиями нашей жизни. А развита… Весьма и весьма развита моя Ксения.