— Я хочу предложить вам, Георгий Петрович, поработать на меня.
— Я уже работаю на ваше семейство, — быстро ответил Сырцов.
— Не на семейство. На меня лично.
— И в чем же должна заключаться моя новая работа?
— Она будет продолжением старой.
— Не понял. И, пожалуйста, короче и конкретней. У меня мало времени.
— Мне ничего не было сказано, но по некоторым признакам я понял, что вы нашли Ксению и устроили ее свидание с матерью.
«Матерью». Слово аж скрипнуло. Сырцову вдруг стало неудобно оттого, что он не одет. Футболка висела на стуле. Он натянул ее.
— Допустим, я устроил свидание Ксении со Светланой Дмитриевной. И что?
— Судя по всему, Ксения отказалась возвратиться домой. Я прав?
— Прав, прав. Ну и что? — Сырцов потихонечку стал раздражаться.
— Вы можете сделать так, чтобы это решение Ксении было окончательным?
— Это сделает сама Ксения. Или точнее: она сделала это.
— Вы не представляете яростного, агрессивного, истеричного напора ее мамаши…
— Вашей жены? — перебив, поинтересовался Сырцов.
— Моей жены, — подтвердил Логунов. — Она всегда добивается своего.
И про напор, и про то, что Светлана всегда добивается своего. Сырцов знал на собственном опыте. Но все-таки спросил:
— Всегда ли?
— Почти всегда, — пошел на малый компромисс Логунов.
— Я отлично понял, чего вы не хотите. Вы не хотите, чтобы ваша дочь возвратилась в ваш дом, и не хотите, чтобы ваша жена держала под контролем решения и поступки вашей дочери. А чего вы хотите, Валентин Константинович?
— Я рискую, но у меня нет иного выхода. Буду откровенным с вами до конца.
— Ой ли? Лучше скажем так: до допустимого предела.
— Так значит, так. Через неделю я вылетаю в Лондон. Я хочу, чтобы Ксения полетела со мной.
— Насколько мне известно, вы сами предлагали Светлане Дмитриевне уехать за границу вместе с Ксенией. Теперь вы передумали?
— Да.
— Мне нечего и этой ситуации делать, Валентин Константинович. Нет здесь для меня серьезной работы.
— Вы передаете мне паспорт Ксении, чтобы я успел оформить выездные документы, и убеждаете ее встретиться со мной. За это вы получаете три тысячи долларов.
— Не договорились, Валентин Константинович, — сказал Сырцов и встал. Не желая понимать намек, Логунов продолжал сидеть. И вдруг молвил жалко:
— Помогите мне, Георгий Петрович.
— Единственное, что я могу сделать для вас, это подробно информировать Ксению о нашем с вами разговоре.
За последнюю соломинку и ухватился Логунов:
— Сделайте хотя бы это! Гонорар тот же!
— Бесплатно! — рявкнул Сырцов и взглянул на часы. — Мне скоро уходить.
Наконец-то и Логунов встал. Как и лестничную клетку, бесцельно осмотрел сырцовское жилье. Попросил смущенно:
— У вас выпить чего-нибудь не найдется, Георгий Петрович?
— Водки? Коньяку? — предложил скудный ассортимент Сырцов.
— Лучше коньяку. Меньше пахнет.
— «Метакса» подойдет?
— Подойдет, подойдет! Честно признаюсь, с дикого похмелья.
Сырцов принес из кухни бутылку и гладкий стакан. Знал, из какой посуды легче опохмелиться. Не желая лишний раз показывать безобразный тремор рук, Логунов попросил об одолжении:
— Не могли бы вы мне налить, Георгий Петрович? Полета капа.
Сырцов налил, как просили, и вдруг спохватился:
— А закусить-то я вам ничего не предложил. Чем заедите?
— Если найдется кусочек сыра…
— Найдется, — обнадежил Сырцов и пошел на кухню. Когда он вернулся с тарелкой, на которой лежал одинокий кубик сыра, опять сидящий Логунов, сморщившись и тяжело дыша, нюхал собственную ладонь. Пустой стакан стоял на журнальном столике… Быстро маханул, чтобы Сырцов не видел начала унизительного процесса поправки. Поймал сырцовский взгляд, жалко улыбнулся и, схватив с тарелки кубик, передними зубами мелко-мелко зажевал. Сняв алкогольное присутствие в полости рта, широко вдохнул и сказал благодарно:
— Выручили меня, Георгий Петрович. — Прикрыл глаза, посидел так недолго в ожидании улучшения общего состояния, по-видимому, дождался, потому что вспомнил о своем уже нежелательном присутствии здесь, встрепенулся и заверил: — Через две минуты я уйду.
— Можете через пять, — милостиво накинул три минуты Сырцов.
— Можно, я закурю? — обратился к нему с еще одной просьбой Логунов. — Сигарета, жадно выкуренная при опохмелке, — как раз пять минут.
— Вы курите, а я одеваться буду. Вас это не шокирует?