Он все еще хотел увидеть меня внутри? После этого?
Один кивок — это все, что я могла дать ему, и один кивок — это все, что было ему нужно. Без колебаний, он завернул за угол и снова исчез в баре, не оглядываясь на меня. Мои глаза следовали за ним, молчаливо благодаря за то, что был той самой стеной, когда мне нужна была поддержка.
После нескольких минут того, пока я брала себя в руки, я вернулась в здание, направившись к бару, и заказала воду с лимоном. Живая музыка уже началась, и от звуков, заполняющих мои уши, я поняла, что мистер Прекрасные глаза был прав. Я буду наслаждаться этим.
Опустив взгляд, я увидела, что их диски лежат на барной стойке. Подняв один, я повернулась к бармену.
— Сколько?
— Десять баксов.
Я положила деньги на барную стойку и поблагодарила бармена за напиток и диск. Я ощущала себя странно, находясь в баре, хотя мне не было двадцати одного. Немного бунтарства вспыхнуло внутри меня, даже с этими черными чернилами на моей руке.
Я повернулась и рискнула пойти к сцене, чтобы смотреть выступление группы, уже очарованная их энергетикой. Каждый участник группы звучал легко в своей зоне комфорта.
Мои глаза замерли на солисте — человеке, который обнимал меня на расстоянии. Как свободная птица он сидел на стуле и пел. Он пел так, как будто это последний раз, с эмоциями в каждой ноте, чувствами в каждой паузе. Огни бара мигали над ним, и он закрыл глаза, поднося микрофон ближе к губам. Его глаза снова открылись, и в них была любовь и нежность сияющих звезд.
Он был прекрасен. Не в том смысле, что самым сногсшибательно красивым, а в своем собственном стиле. Он был в простой белой футболке, которая была пропитана его потом — и на ней не хватало рукава, также на нем были темные джинсы, и цепь была продета через петли ремня, тянувшаяся к кошельку, который находился в заднем кармане. На его руках не было татуировок, но то, как крепко он держал микрофон, демонстрировало его телосложение.
И эти губы. Ох, эти губы. Мои щеки покраснели, когда я уставилась на его рот.
Музыка почти затихла, но затем взорвалась как сдерживаемый поток. Чем громче становился звук, тем более интенсивным становился его голос. Он жил в словах, которые пел, он принял рифмы, которые исполняла группа, как будто они были его собственными детьми, и он вдохновлял меня. Его голос был таким же легким, как дождь, тем не менее, я знала, что он мог превратиться в бурю, если подпитать его энергией.
Он обхватил микрофон своей большой рукой и сжал его, как будто это была его любимая, и когда его взгляд устремился на публику, он нашел меня. Я не отвела взгляда, не могла. Он гипнотизировал меня, оставляя меня в оцепенении. Я была на сто процентов в порядке, когда находилась под пристальным вниманием этих глаз.
«Я буду твоим лучшим другом, дорогая, если ты скажешь мне свое имя. Я буду твоим солнцем, когда ты устанешь от дождя».
Уголки его губ поднялись, когда он продолжил петь. Его улыбка заставила меня ухмыльнуться. Когда я последний раз улыбалась? Он кивнул мне, и спел финальные слова песни, как будто давал мне приватный концерт.
«Ты можешь уйти, и я буду в порядке. Но просто знай, ты будешь сегодня в моих снах...»
Я отвела от него взгляд и уставилась в пол. Розоватый оттенок моих щек намекал на смущение. Мои глаза оставались приклеенными к полу следующие несколько песен, и я неловко постукивала ногой в такт.
Я могла услышать улыбку в его голосе, когда он благодарил публику после шести песен.
— У нас будет пятнадцатиминутный перерыв. Спасибо, что тусуетесь с нами сегодня, и помните, что наши диски продаются в баре. Посмотрите их, захватите еще один напиток или два и оставайтесь на продолжение выступления. Мы группа «Скитания Ромео», и мы так чертовски в восторге от появления каждого из вас засранцы, столько красивых людей здесь сегодня.
Скитания Ромео. Как они пришли к этому названию? Кто учил участников группы играть на инструментах? Как барабанщик заставлял мое сердце улыбаться своими навыками?
И кем был этот солист?
Я улыбнулась на диск в своих руках и подошла к пустующей кабинке в углу. В разделе благодарностей компакт-диска было написано, что его зовут Дэниел Дэниелс, и я ничего не могла поделать, а ухмыльнулась от этого.
— О боже... только не говори мне, что ты на самом деле купила один из этих дерьмовых дисков? — я подняла взгляд и увидела, что Дэниел уставился на меня, и все что я могла сделать — уставиться в ответ. Он скользнул в кабинку напротив меня с пивом в руке. Как будто вылепленный во сне, он улыбнулся мне, и я задержала дыхание.
Внезапно, спасовав перед незнакомцем и почувствовав застенчивость, я коснулась пальцем левой мочки уха.
— Тебя зовут Дэниел Дэниелс?
Он улыбнулся так легко, как светит солнце, и скрестил руки.
— Мой отец хотел назвать меня Джек, но мама всегда беспокоилась насчет проблем с алкоголем. Когда дело дошло до моего имени ну... У мамы всегда был двойной вариант.
— Двойной вариант?
Он слегка рассмеялся, потерев подбородок ладонью.
— Двойной вариант — это когда у тебя есть что-то, что ты на самом деле любишь, поэтому ты идешь и делаешь то же самое, просто в случае, если первое сломается или что-то подобное. Когда она вышла замуж за отца она влюбилась в идею взять его фамилию, поэтому думаю, для нее подходило, что у меня будет имя соответствующее фамилии.
Я замерла, когда наблюдала, как его губы образуют слова, и любопытство сотрясало мою сущность, я хотела знать больше. Больше о двойных вариантах. Больше о его родителях. Больше о нем. Я хотела знать все о незнакомце, который играл музыку, у которой была сила заставить меня почувствовать себя хорошо на какое-то время.
Я хотела знать больше о незнакомце, чьи слова окутали меня и выдернули из печали. Его таинственное появление привлекло меня, и его дружелюбная натура удерживала меня на месте, и я была сосредоточена на нем.
— Мне жаль твою футболку, — сказала я, глядя на недостающий рукав.
— Это просто футболка, — улыбнулся он.
Тем не менее я знала, что это было больше чем это.
Снова повисла тишина, и мои глаза опустились на мою воду, и я смотрела на лимон в течение какого-то времени. Когда я снова подняла взгляд, он все еще улыбался, и я раздумывала что бы такого сказать, чтобы я не казалась простой девятнадцатилеткой, сидящей в баре.
— Откуда название твоей группы? — спросила я.
— Шекспир. Скитания Ромео в поисках любви.
— Эта пьеса закончилась довольно трагично.
— Да, но я не знаю... Есть что-то в трагических историях Шекспира. Как будто мы знаем, как все закончится, но риск делает это стоящим. И история сложная, но не настолько как другие. Ромео любит Джульетту, и она любит его. Просто жизнь сделала все по-своему. Мне нравится думать, что скитания стоили конечного назначения.
— Это так депрессивно, — я рассмеялась. О боже мой... Когда я последний раз смеялась? Я не смеялась так давно, что это звучало неестественно. И тепло. И взволнованно. И свободно.
— Я музыкант. Депрессия мое второе имя. — Он прислонился к мягкой обивке кабинки, устраиваясь поудобнее. Его слова почти шепотом слетали с его языка. — Говоря об именах... как твое?
Я хотела впечатлить его по какой-то причине. Скользнув рукой со штампом под другую руку, я улыбнулась. Я хотела развеять все его сомнения, что он сидит напротив девушки, которая сидела в баре только потому, что у нее был штамп, что она определенного возраста.
Прочистив горло, я приготовилась опозориться.
— Не смею назвать себя по имени. Оно благодаря тебе мне ненавистно… — когда сомневаетесь, что сказать, цитируйте Шекспира. У него всегда есть что-то хорошее, чтобы выразить свои мысли.