— Партизаны? Ну нет, с меня войны уже хватит. Вот руки потерял, а теперь чтоб голова с плеч долой?
— Кирилл… Сейчас везде война…
— А я отвоевался! Я хочу жить!..
Таня отвернулась от него.
«Что ж, Кирилл, живи, если можешь жить», — хотела кинуть в лицо эти слова, но сдержалась.
— Выбирай сам.
— Вот именно! Я выбрал! Оставайся здесь со своим Малеванцем и со своими партизанами! — Дверь грохнула так, что стекла зазвенели.
Мотря посмотрела на дочь, хотела выругаться, но что-то припомнила и лишь вздохнула.
— Никому сейчас счастья нет, дочка, такое времечко. Надо перетерпеть.
— Перетерпеть? — Таня помолчала. Вообще лучше побольше молчать. Такое времечко настало, как мать говорит!
…А петля одиночества сжимала ее сильнее и сильнее. Не убежала ты от себя, Таня, не убежала! Да и можно ли отречься от прошлого, спрятаться от собственной опустошенности? Даже в такое время. И все же главное в жизни — уметь честно исполнять свой долг. Оставаться человеком справедливым, честным и гордым. Как же иначе идти по земле меж людей? Нет, все свои обиды она должна отбросить, ей нужно спасать Кирилла.
Схватила с вешалки свой ватник и бросилась к двери за Кириллом. Пусть идет на хутора, к их тетке Катерине. Там перебудет. А со временем что-то прояснится… Не складывается у них жизнь — и не надо! Так, может, им обоим будет лучше. Но они должны поддерживать друг друга. Чтобы выстоять. Ох, какое лихолетье нужно всем пережить!..
— Да куда же ты? Куда? — Мотря схватила ее за руку. — Постой. Я сама догоню… Ой, нехорошо все выходит у вас… Тяжко!
— Война, мама.
— Война…
Мотря исчезла в сенях. Догонит ли Кирилла?.. На дворе высвистывал холодный мокрый ветер. Гудело в дымоходе. Хлестали в окна мокрые ветви яблонь. Вязкая земля налипала на подошвы, чавкала водой. Далеко не побежишь.
Догонит ли?..
Снега упали необычно рано. Глубокие, чистые, как и ежегодно, как испокон веков, они обновили мир. Что-то появляется в нем в такую пору светлое и детски нежное. Белели сады, присыпанные слоем пушистого снега. Принарядились соломенные стрехи, хаты стали как бы выше. Белели бескрайние степи и на горизонте сливались с белым небом. Лишь ветряк чернел в этом чистом белом мире, как усатый тараканище, зависший в прозрачно-ясной бесконечности белизны. Впрочем, кто-то уже прицепил ветряку четвертое крыло из белых свежевыстроганных досок, и его почти не видно на фоне снежного простора.
Ветер едва дышал, и крылья ветряка едва шевелились — медленно, лениво, с трудом.
Теперь хозяйничал в нем Иван Малеванец с Гуторкой. Мотря Самойленчиха также не отказывалась помочь — время от времени наведывалась на мельницу, подсказывала непутевым хозяевам, что и как делать. Это она насоветовала им попросить у старосты Петра Сухорука плотников, чтобы они приладили ветряку четвертое крыло. И первых помольщиков привела также Самойленчиха. Кто полмешка, кто тихонечко мешок… Потому как откуда же в такое время много зерна взять?
Вскоре начали и телегами подъезжать — все из соседних сел: из Млинков, Дереевки, Верстового… Паровая мельница была в райцентре, в двадцати пяти километрах. Люди боялись туда ходить, потому что столько нужно пройти полицейских постов, проверок, что и муки той не донесешь домой. А сюда и на саночках можно привезти, и на тачке. Теперь в каждом дворе такие двухколесные тачки поделали.
Иногда возле ветряка появлялись сани из таких дальних мест, что криничане раньше только слыхивали про них, а никто-и не бывал там. Привозили мешки с пшеницей и рожью, всю ночь колготились, спешили, подгоняли Ивана и его помощниц и сами хватались за работу. А под утро исчезали, щедро одарив мукой Гуторку и Мотрю. Поговаривали, что среди тех, дальних, случаются люди из Черного леса, который вон там, за Млинками, клином врезается в степь. Да кто там разберет — откуда.
В плавнях, на старом русле Днепра — Славуте, — густой непроходимый ивняк, камыши. К тем чащобам зимой надо добираться километра три лугом. Видно тебя как на ладони. Но кто-то все же не забывал степняков, приносил слухи, что наша армия отбросила фашистов от Москвы, что оккупанты долго еще будут очухиваться после взбучки, полученной под нашей столицей, что под Славянском и Изюмом красные войска прорвали фронт и освободили много сел и городов… А это ведь украинская земля!..
Но трудный сорок второй год только начинался.
Хата Мотри Самойленчихи теперь всегда была полна людей. Приходили односельчане, просили помощи и совета у Тани, заглядывали и какие-то приезжие. То и дело хлопала калитка, скрипел под окнами снег. Дверь хаты не закрывалась.