— Значит, все по плану?
— Такие времена… Но вас, Александр Трофимович, всю жизнь благодарить буду!
— Спасибо, что помнишь. Спасибо, — растроганно бормотал Александр Трофимович. — Проходи в мой кабинет, садись. А о чем диссертация? Ты погоди… Неля! Неля, у нас гость, криничанский земляк. Там что-нибудь сообрази!.. — суетился Белогривенко.
— Тема созвучна вашему делу. Вы защищаете человека, а мы леса. Потому что они лечат землю.
— Вот и прекрасно! От всей души рад. Неля!.. — Белогривенко вышел на минутку из кабинета.
Андрей рассматривал библиотеку хозяина — на полные две стены, от пола до потолка, застекленные стеллажи. Классификация — как в настоящей библиотеке. Наверное, Неля Николаевна за этим следит. Очевидно, хорошо живут — интеллигентные, утонченные люди…
Листал книги, раздумывая над неожиданными для себя наблюдениями за чужим бытом.
— Пошли, Андрей, к столу. Хозяйка приглашает, — Александр Трофимович лукаво щурит глаза.
— Пожалуйста, сюда, — отозвалась Неля. — Нас немного, поэтому посидим на кухне. Так сказать, ближе к источникам. — На столе на большом фарфоровом блюде бутерброды с колбасой и сыром, яблоки, коробка шоколадных конфет. — Теперь, говорят, в Европе не модно гостей потчевать борщами да жаркими. Время нужно экономить и от излишеств в еде отучиваться. А мы так любим набивать себе желудки… Дикари!
Андрей впервые в жизни гостил у таких интеллигентных людей, и все казалось ему интересным и милым. Даже прием на кухне показался оригинальным.
— Нелечка, а рюмку опрокинуть можно по твоим европейским обычаям? — улыбнулся Александр Трофимович. — Хотя оно бы и жаркое не повредило. Наш диссертант вишь какой худой? И до защиты не дотянет. Давай, что там у тебя есть в холодильнике.
— Что вы! Я уже ел!.. Я не голоден.
— Давай, давай. Знаем мы этих новоиспеченных интеллигентов.
Неля, горделиво выгибая длинную спину, поднялась из-за стола, начала копаться в холодильнике.
— Европа пусть по своей моде живет. А мы свои обычаи должны уважать. Хлебосольные наши традиции — прекрасные традиции. И я от них не хочу отказываться, — продолжал Белогривенко. Сразу же отхватил ножом от поданного женой мяса изрядный кусок, положил на тарелку Андрею, второй — себе. Неля долго смотрела, как они вдвоем смакуют, и потянулась с ножом к запеченному мясу.
Александр Трофимович заметил, как она старательно и ритмично перетирает челюстями мясо, и ему показалось, что так же старательно она перетерла и его жизнь, его годы. Глухое раздражение подкатилось под самое сердце. Раздражали ее роскошные медные волосы, вибрирующий, с нотками воркования, бархатистый голос, привычка щурить глаза, отчего ресницы казались более длинными и трепещущими. Во всем он находил признаки упрямой ограниченности и жестокости.
Резко положил вилку и отодвинул от себя тарелку.
— Так о чем же вы собираетесь теперь писать? Снова о лесах?
— О лесах. Как они защищают жизненную среду.
— А знаете, — вставила свое словцо Неля Николаевна, — Александр Трофимович тоже когда-то хотел писать диссертацию. Он интересовался проблемой влияния массивов леса на кардиологическое состояние человека. Думал и книгу писать. Могли бы теперь вместе. Разве не интересно?
— Очень интересно. Я и не знал, что Александр Трофимович…
— Ничего подобного! Откуда ты взяла? Чтобы писать об этом, нужны годы исследований. У меня уже нет времени.
Неля Николаевна сердито тряхнула длинными медными волосами, ровно спадающими на плечи и длинную гибкую спину. Скулы ее сразу потемнели, глаза напряженно сузились.
— Разве я говорю, что у тебя есть время? Я говорю, что ты когда-то думал над этой проблемой. И считаю, что правильно думал. Будешь еще сожалеть, что не сделал этого!..
— Не сделал, не сделал… — вспыхнул Александр Трофимович. — Я много чего в жизни не сделал. Но и того, что сделал, достаточно с меня. Свою пенсию заработал честно.
В словах жены он улавливал упрек, требование, приказ. Ее жажда превосходства давила его. Он постоянно был вынужден бороться за себя, за свои позиции. Всю жизнь метался душой, чтобы выстоять, выдержать натиск ее воли. От этой борьбы уставал и порой незаметно для себя шел за ней. Когда же замечал это, бунтовал и озлоблялся. Не хотел принадлежать ей, как те вещи, которые она расставляла в квартире, как те вазы, тарелки, картины, которые она без конца переставляла и перевешивала, вынуждая служить ей молча и покорно. Хотел принадлежать себе. Быть самим собой. Вот и сейчас она толкает его туда, куда он никогда не собирался идти.