– Елена Николаевна, а ну, прекратите истерику! – вдруг гаркнул на нее начальник так, что она даже пригнулась на пассажирском кресле.
Она потрясенно затихла. В полной тишине они доехали до стоянки у работы, где была припаркована машина Елены.
– Елена Николаевна, – сердитым тоном сказал Лиснянский. – Жду вас завтра на работу. В нормальном, вменяемом состоянии. Будем считать, что сегодня мы с вами не встречались, и этого разговора в машине тоже не было. Вы меня поняли?
Она подавленно кивнула и открыла дверь.
– Простите меня, – неловко пробормотала она, бочком вылезая из его машины.
– И я, черт вас побери, не старый. Я всего на десять лет старше вас, – напоследок возмущенно бросил он ей в спину.
Глава 8.
«Алёна. Привет, ты уже дома?»
«Игорёша. Пока нет. Буду через час. Документы завозил в офис. Как у тебя дела? Все в порядке?»
Нет. Не в порядке. Совсем не в порядке.
«Алёна. Все хорошо. Нам нужно поговорить».
«Игорёша. Заехать за тобой на работу? Может, сходим куда-нибудь, выпьем вина? Я соскучился *смайлик сердечко*».
Гадина, какая же она гадина! Лене было так плохо, что хотелось лечь и умереть. Голова раскалывалась, сердце частило. А самое главное – болела душа. Нестерпимо болела. И никакие таблетки от этой боли не спасали.
Но она должна расстаться с мужем по-человечески. Должна лично встретиться и лично ему все сказать. Посмотреть в глаза и попросить прощения. За то, что оказалась такой слабачкой и истеричкой. За то, что все испортила. За то, что ей оказалось недостаточно для счастья того, что он смог ей дать. За то, что решила принести их брак в жертву своей мечте.
Господи, он еще ее собирается вином поить.
«Алёна. Хорошо, в шесть буду тебя ждать на стоянке».
«Игорёша. Я тебя люблю».
Больно, больно. Как же больно! Лена резко отшвырнула от себя телефон, как будто в него была заложена бомба. Бросилась в туалет, ладонями закрывая рот, заталкивая обратно внутрь себя рыдания, рвавшиеся из груди. Максим и Лёшка что-то встревоженно кричали ей вслед, но она их не слышала. Заперлась в кабинке и уставилась в зеркале на своё искаженное, залитое слезами лицо.
Она сознательно рушила свою жизнь. Ей было очень страшно, но у нее не было другого выхода. Она больше не могла врать и прятаться, таиться от Игоря. Она сделала свой выбор. Может, он был неверным, но по-другому она сейчас не могла. Она хотела попытаться прожить свою жизнь иначе. Она решилась. А что больно – так ведь начинать новую жизнь всегда больно. Потому что оставляешь за спиной старую. Потому что все бросаешь и уходишь в никуда.
А когда бросаешь любимых и режешь по живому – больно вдвойне.
В этот момент она ненавидела себя. Но по-прежнему не видела для себя другого выхода.
– Кирсанова! Ты живая там? – раздался за дверью встревоженный голос Сони. – Открой, не пугай нас! Лен, что случилось-то? Лена! Мы сейчас замок взломаем!
Пришлось вытирать щеки и идти сдаваться. За дверью обнаружились газовики-затейники в полном составе. Максим стоял за спиной Ксении и обнимал ее двумя руками за талию, положив голову на ее плечо. Лена даже про свою боль на минуту забыла.
– Макс, Ксю, вы что, вместе? – ахнула она, с изумлением глядя на них.
Парень только усмехнулся.
– Да уже месяц почти.
– А я почему не знаю? – растерянно спросила она.
– Может, потому что так погрузилась в собственные проблемы, что на друзей забила? – с обидой сказал Лешка. – Ребята, ладно, расходимся. Все в порядке с ней. Все равно ведь не скажет ничего. Она же теперь сама по себе.
Лешка смотрел пристально, не отводя глаз. Елена тяжко вздохнула. Она поняла, что еще немного, и, возможно, потеряет еще и друзей. Слишком много потерь для нее одной.
– Ребята, я расскажу. Пойдемте на улицу, покурим.
На самом деле в их компании курили только Лёшка и Ксения. Остальные обычно использовали время перекура как повод выйти на улицу, поболтать и дать глазам отдохнуть от компьютера.
Оказывается, Ксюша уже бросила вредную привычку ради некурящего Максима. Лена и это грандиозное событие пропустила. Она тайком поглядывала на влюбленных, целующихся под падающим с неба пушистым снегом, и сердце в ее груди отчаянно щемило. Когда-то и они с Игорем точно так же не могли отлепиться друг от друга. А теперь вот ничего не осталось, только горечь и невыносимая тяжесть на сердце.