— Попытаться соблазнить ее, — поправила она. — Не факт, что ты бы в этом преуспел.
Он многозначительно промычал:
— И что же смогло бы мне помешать?
Она вспомнила нахлынувшие на нее чувства, когда он нежно втирал ей в спину лосьон для загара. И, что было важнее, то установившееся между ними нежное взаимопонимание, когда она взяла его руку, чтобы рассмотреть шрам на ней. Тогда не было никакой страсти. Было лишь волнующее ощущение друг друга.
— Ну и? — настаивал он. — Если бы я тогда забыл о чести и пристойности, разве ты не сделала бы того же?
— Все было по-другому. Я любила Лоренцо.
— Да, любовь — сложная штука, — согласился он. — Особенно, когда это всего лишь иллюзия.
Ей страстно захотелось напомнить ему его же слова: «я верил в то, во что не верю сейчас», и узнать, не изменил ли он теперь своего мнения. Ведь наверняка их близость изменила многое. Но в последний момент она побоялась услышать ответ и промолчала.
— Думаю, мы теперь никогда не узнаем, что могло бы быть, — сказала она.
— Да. Я могу сказать только, что дико хотел тебя, но заставлял себя держаться на расстоянии. Когда Лоренцо сбежал, в душе я был страшно рад, но ты возненавидела меня. Мне не в чем тебя винить, но тогда мне казалось, что теперь к тебе вообще невозможно подойти.
— Если бы мама не решила организовать наш брак, ты смог бы просто отпустить меня обратно в Англию?
— Нет, — ответил он. — Я хотел тебя.
Хотел, отметила про себя она. Но не любил.
— Во время нашего разговора ты только разозлилась, — продолжал он, — а мама была единственным человеком, к которому ты прислушивалась.
— Так что… это все придумал ты?
— Я знал, что было у нее на уме. Я мог бы разочаровать ее, но не стал этого делать.
— Но ты же и слышать не хотел о женитьбе на мне.
— Я передумал после того, как ты стала истерично смеяться. Что же, по-твоему, я должен был сказать при этом?
Она внимательно смотрела на него. У нее было острое желание спросить: «Так почему же ты просто не сделал мне предложение?»
Но она не могла произнести этих слов. Они рассказали бы ему о ее чувствах, а этого лучше не делать с человеком, чьи чувства спрятаны за семью замками.
— Значит, мама выполняла роль твоего посла? — спросила Хизер.
— После той боли, какую ты испытала, было умнее действовать именно так.
Все было пронизано разумностью. Ей хотелось кричать от этой заполнявшей все разумности. Или, может быть, ей хотелось кричать из-за того, что он не мог ей предложить то, чего она так жаждала?
Баптиста была полна сил и энергии. И после свадьбы она продолжала выполнять роль посредника.
— Я называю это так, — заметила она, когда они сидели в гостиной «Белла Розария». — Некоторые называют это вмешательством свекрови в семейные дела.
Хизер улыбнулась и пожала ее руку.
— Вы же знаете, это не так.
— До тебя не было женщины, которая могла заставить его остановиться и подумать, умерить свой пыл, снова научиться любить и доверять. Поэтому я и «наняла» тебя — ведь ты ему была так нужна. Но не было ли это эгоистично по отношению к тебе?
— Нет, мама. Мы очень счастливы. И иногда я даже чувствую, что он готов открыться передо мной, но он всегда останавливается в последний момент. Как мне сказать ему, что я люблю его?
— А разве это должно выражаться словами?
— Для меня да.
— Думаю, его чувства к тебе возникли еще до первой «свадьбы». Дева Мария, как хорошо, что Лоренцо был достаточно умен, чтобы отменить все.
— Лоренцо? — повторила Хизер удивленно. — Умен?
— Он увидел, что надо сделать, чтобы избежать катастрофы. И он сделал это. Только представь, в каком ужасном положении вы бы все сейчас были, если бы он этого не сделал. Он все еще довольно безответственный, но становится прекрасным и чувствительным человеком, — добавила она, подмигнув. — Только не передавай ему мои слова.
— Не буду. К тому же, если он станет слишком чувствительным, это уже будет не Лоренцо. Вернемся к разумному человеку, Ренато. Разум — его движущая сила. Он не любит меня, потому что он не понимает любви. Он понимает желание, потребность, страсть. Но о сердце не знает ничего.
— В этом ты ошибаешься, — строго сказала свекровь. — Он просто еще не понял, что ты значишь для него больше, чем кто-либо в этом мире.
Зима подходила к концу. Дожди шли уже реже, предоставив черную землю для весенних посевов. В воздухе парило ощущение обновления. Ее первая весна. Урожай, который соберут в этом году, будет по-настоящему ее урожай.
Доходы с поместья были ошеломительными. Хизер распорядилась деньгами, как ей посоветовал Луиджи, в очередной раз показав свою экономность. Смогла даже оказать помощь Ренато в проблеме маленького потока наличных средств. От всего этого она получала удовольствие, которое омрачалось только тем, что он постоянно настаивал на выплате ей процентов, «чтобы все шло как надлежит». Объяснение было, конечно, совершенно разумным, но она все же не могла не испытывать некоторую грусть.
С Лоренцо она виделась редко. Он почти все время проводил за границей. Его следующая поездка в Англию совпадала с отъездом Ренато на десять дней в Рим; В этот раз Ренато не предложил Хизер поехать с ним.
Она провела еще пару дней в «Белла Розария» и вернулась в резиденцию семьи. Баптиста уехала в гости к друзьям. Хизер прошла в свою комнату и стала распаковывать вещи, стараясь не обращать внимания на овладевшее ею беспокойство. Она ругала себя за неблагодарность. Ведь у нее было все… или почти все, что она хотела.
Из окна спальни она видела море с гаванью, где стояла «Санта Мария», лодка, на которой она впервые осознала опасность. Но не опасность от того, что чуть не утонула, а от первых признаков влечения к брату своего жениха.
Как ужасно все было бы теперь, если бы та свадьба состоялась! На этот счет Баптиста была права. Хизер уже не считала, что объятья Лоренцо смогли бы заставить ее забыть Ренато. Все было бы с точностью до наоборот. Чем больше она познавала бы страсть, тем больше желала бы человека, который мог ее полностью утолить. А Лоренцо таким человеком никогда бы не стал.
И вот теперь она была замужем за желанным и, возможно, даже любимым человеком.
Хизер вздохнула, осознавая, что во всем всегда присутствовало это «возможно». Она отказывалась признаться самой себе, что любит человека, который неспособен на любовь. Ренато жил по определенным, четким понятиям. Он всегда находил способ получить то, чего хотел. Он захотел ее и теперь в постели был так же доволен их сделкой, как и она сама. Но это была не любовь. Она сказала тогда Баптисте, что он ничего не знает о сердце. И боялась, что это правда. И пока в ней был этот страх, она не могла открыть ему свое собственное сердце.
В дверь постучали. Это горничная принесла вещи, которые забирала для чистки. Пока она их раскладывала, зазвонил телефон.
— Алло, — сказала Хизер, поднимая трубку. — Лоренцо?
Голос на другом конце провода звучал странно:
— Хизер, ты одна?
— Нет, подожди секунду. — Она велела Саре выйти. — Да, теперь я одна.
— Мне надо поговорить с тобой… Но только Ренато не должен знать об этом. Никто не должен об этом знать.
— Лоренцо, что случилось?
— Я хочу, чтобы ты приехала в Лондон.
— Что?
— Ты мне нужна. Пожалуйста, это очень важно. Есть вещи, которые я… пожалуйста, Хизер, пожалуйста…
Его голос был полон отчаяния, и Хизер не смогла отказать.
— Хорошо, — ответила она. — Я вылечу следующим рейсом. Если удастся, вечером я уже буду у тебя.
Она нашла свой паспорт, положила пару вещей в чемоданчик и с облегчением вспомнила, что Баптисты нет дома, а значит, ей не придется отвечать на ее вопросы.
Она нашла Сару и сказала:
— Я вернусь завтра или, может быть, через день.