Он спрашивает, и я краснею, всё это издевательски звучит, но это правда, так я себя и веду весь месяц месяц, словно капризная истеричка, едва он свет выключает и обнимает - сразу другого человека представляю, и не могу.
Его руки сползают на ягодицы.
Роняю пакет.
Выкатывается банка с зеленым горошком, и катится по полу.
- Ладно, - отвожу глаза. Вырываюсь и наклоняюсь.
Над головой раздается едкий смешок.
Вот опять.
Он прав.
Я отталкиваю, и делаю это машинально, стоит ему меня как-то не так тронуть.
Собираю продукты, и не понимаю, чего жду. Еще немного времени, чтобы жизнь наладилась, чтобы в ней имя Ильи не мелькало ежедневно, и ведь все молчат, и сам Илья, и Олеся, и даже я.
И если скажу ему сейчас - вряд ли сегодня кто-то на мальчишнике веселиться будет.
Он весь месяц Илью называл "дружище". Поэтому поедет и дружище своему лицо разукрасит перед свадьбой, фингалами. И Олесе наверняка достанется.
И мне. Вот этой банкой с горошком.
Представляю, что он замахивается, а глаза красным налиты, и передергиваю плечами.
Я боюсь, это точно.
- Никит, - встаю, смотрю, как он набрасывает пиджак. - Не едь.
- В чем дело? - Никита морщится в зеркало. - Я за эту неделю затрахался, отдохнуть мне можно?
- Можно, - подбираю слова. - Просто Илья...
Он звонит. На экране телефона горит его имя, и Никита принимает звонок, прижимает сотовый к уху.
Из мембраны доносится музыка, и что-то неразборчивое. Опираюсь спиной на стену и наблюдаю, как лицо мужа разглаживается.
Вот как у него это получается. Так быстро, так легко втитраться в доверие.
- Да вот, Ира у меня что-то капризничает, отпускать не хочет, - в трубку весело говорит Никита. - Да. Да. Что? - смеется. - Понял. Давай, до встречи, - он сбрасывает. Подхватывает с дивана барсетку.
- Чему ты радуешься? - не сдерживаюсь.
- Дословно: Ирина твоя, как из дома престарелых, отдыхать не умеет, - поворачивается он ко мне с небрежной улыбкой. - Это мальчишник, милая. Кто-то уже должен спалить этот город дотла, - повторяет фразу из американского фильма. - Ну, ты поняла меня, да, - подходит он ближе и стискивает талию. - Кризис первого года. Завтра у людей свадьба, не порти им настроение. Они же не виноваты. С мозговыносом своим просто заканчивай уже, - губами он касается виска. - Что вы там обычно в таких случаях делаете? Белье эротичное купи. Да?
Он отпускает меня, позвякивает ключами и открывает дверь.
Стою, как оплеванная, сжимаю банку с горошком.
Мне ведь не так много надо.
Мне нужно, чтобы он отстал от моего мужа, и все, не таскал его с собой по барам, не делал вид, что они друзья.
Поворачиваюсь к зеркалу и придирчиво оглядываю себя.
Белье у меня новое есть.
И еще платье.
И на этом проклятом мальчишнике Никита не задержится, увидит меня и пойдет со мной, домой, на ужин.
Глава 11
полгода назад, декабрь
ИЛЬЯ
Телевизор бесшумно пашет, экран в темноте мерцает. Там полный зал, люди смеются, комики на сцене уже репетируют новый год.
Везу по столу бокал, наливаю еще выпить.
Вкуса уже не чувствую, это не виски, это вода.
В открытое окно залетает снег.
В тишине громко раздается звонок в дверь.
Кто бы там ни был - пусть идет к черту.
Звонок повторяется, я наливаю еще.
Пью.
Там всё звонят.
Чешу небритую щеку. За стол держусь, поднимаюсь. Опираюсь на стену, по коридору шагаю под несмолкающую трель.
И останавливаюсь.
Когда в дверь начинают молотить ладонями. И по ту сторону звучит ее звонкий голос:
- Илья, пожалуйста, открой.
Прислоняюсь к стене, пью.
- Откроешь? Мне очень нужно, - она там всхлипывает, и понижает громкость, словно чувствует, что я рядом стою и все слышу. - Я хочу извиниться.
Извиниться она хочет.
Усмехаюсь в стакан.
Два дня назад она орала ментам, чтобы меня до конца жизни в тюрьме закрыли, а теперь монотонно стучит по двери, и просит не смолкая:
- Впусти меня. Пожалуйста. Мне идти некуда. Пожалуйста.
Пусть нахрен идет.
На улицу.
К отцу своему в морг.
Куда угодно.
- Я не хотела, - продолжает она, шелестит куртка. - Я очень запуталась.
Отпиваю виски, я такой пьяный, еле стою. Пинаю ботинки, сажусь на пол, спиной откидываюсь на дверь.
- Ты же там, Илья, - она оживляется, топчется, подошва шаркает по бетону. - Ты ведь слышишь меня? Открой. Я не уйду. До утра буду здесь стоять. До вечера. Спать здесь лягу.
- И на похороны не пойдешь, - усмехаюсь вслух.
Она замолкает, становится так тихо. В темноте бокал поблескивает, мне уже кажется, что это шутки пьяного мозга, и нет ее там, просто мне до смерти одиноко, я выдумал всё.