Сваи, на которых стоял причал, обнажились из-за отлива; их тоже покрывали черные водоросли. Запах здесь стал сильнее и уже не показался мне приятным. От воды, плескавшей внизу, несло нечистотами. Всевозможный мусор плавал на ее поверхности и скапливался вокруг свай.
На паром вошло уже столько пассажиров, что я испугалась. Вдруг мы не поместимся? Мне стало немного легче, когда я увидела, что наш багаж благополучно доставлен на борт. Альберт аккуратно поставил вещи на бак, который сейчас был обращен к волнорезу. Сходни качались и тряслись; я крепко ухватилась за поручень, чтобы не упасть. Другие пассажиры, которым не терпелось попасть на паром, подталкивали меня в спину. Через дыру между каменным причалом и подпрыгивающим на волнах суденышком был переброшен узкий трап. При входе стоял мальчик и отбирал у пассажиров билеты. Счастливчики, раскачиваясь, перебегали по трапу и, вздыхая с облегчением, спрыгивали на шаткую палубу. Я подхватила юбки и совершила мощный прыжок. На корабле я очутилась впервые в жизни.
— Идите вон туда, мэм, — посоветовал Альберт, указывая на деревянную скамью рядом с нашими вещами. — В салоне яблоку негде упасть.
Я быстро села, боясь, что наши места займут другие, и стала встревоженно вертеть головой, отыскивая своего попутчика. Доктор Лефевр спускался по сходням. Одной рукой он придерживал цилиндр, в другой я увидела кусочки белого картона. Добравшись до трапа, он протянул билеты мальчику. На мальчика произвел такое сильное впечатление хорошо одетый пассажир, что он добрых две секунды глазел на него разинув рот, прежде чем взял у него билеты. Доктор Лефевр, слегка запыхавшийся, но невозмутимый, как всегда, спустился на палубу и сел рядом со мной на деревянную скамью.
— Итак, мисс Мартин… Интересно, какие еще приключения ждут нас на пути в «Прибрежный»?
Ударили в колокол. Альберт втащил трап и закрыл металлическую дверцу. Взревел мотор; труба изрыгнула облако белого дыма. Завертелись колеса, вспенивая воду. Мы стали, пятясь, отходить от берега, одновременно поворачиваясь вокруг собственной оси до тех пор, пока нос парохода не оказался на одной линии с противоположным берегом.
Мы с доктором сидели лицом к ветру и солнцу. Я подумала, не отстегнуть ли зонтик от дорожной сумки и не воспользоваться им как защитой от солнца. Но отказалась от своей затеи; в такой толпе мне вряд ли бы удалось раскрыть зонтик, не сломав его.
Колеса ужасно громыхали, мешая разговаривать. На середине пролива ветер стал сильнее. Доктор Лефевр снова достал белый шелковый платок и, свернув его наподобие бинта, накинул на цилиндр и завязал под подбородком. Любой другой человек в таком виде казался бы смешным, но для доктора, видимо, подобная предосторожность была делом практики. Во всяком случае, так показалось мне. Но другие отнеслись к его поступку по-иному. Сидящие напротив нас две крестьянки наблюдали за доктором едва ли не с ужасом. Одна из них нагнулась к товарке и, обведя пальцем собственный пухлый подбородок, произнесла одними губами:
— Подвязал челюсть, как покойник!
Путь до другого берега занял около получаса; я искренне наслаждалась своим первым морским путешествием. Кругом сновали всевозможные суденышки. Вдали на рейде в ожидании прилива стояли суда покрупнее, пассажирские, почтовые и торговые. Я огорчилась, когда колеса остановились, снова зазвонили в колокол и мы начали дрейфовать к причалу. Мне стало еще грустнее, когда я увидела сам причал.
На саутгемптонском берегу по крайней мере была пристань. На стороне Хайта я увидела лишь длинную отмель или намывную косу в толще едко пахнущего ила, оставшегося на мелководье после отлива. Коса уходила от берега на достаточную глубину, чтобы к ней можно было подвести наш паром. На косе нас ждал моряк. Никаких приспособлений для высадки не было; нам предстояло кое-как спуститься на косу, а оттуда перебраться на сушу, таща свой багаж. Предприятие показалось мне довольно опасным. Должно быть, ужас отразился у меня на лице, потому что стоящий рядом со мной пожилой, краснолицый сельский житель стал меня утешать: