Он запнулся, заметив ярость в глазах Эйлин.
— Почему, трус несчастный?! — с отчаянием воскликнула девушка.
Джонни серьезно взглянул на нее. Губы плотно сжаты. Глаза источают холод.
— Что ж, ладно, если некоторые женщины с неустроенной судьбой предпочитают считать меня трусом, потому что я не желаю задумываться над тем, чем накормить, во что одеть и обуть жену и детей, как сделать их счастливыми и обеспечить всем необходимым для достойной жизни, — пожалуйста, признаю себя виновным, — мрачно ответил он. — Для меня адом на земле было бы любить кого-то по-настоящему. Этот кто-то зависел бы от меня. Представьте, что я теряю работу, или заболеваю, или даже умираю. Оставляю ее одну, беззащитную, возможно, с ребенком на руках. Благодарю покорно — это не для меня.
Эйлин не знала, что ответить, и молча смотрела на него полными негодования глазами.
— Ради бога! — выдохнула она наконец. — Более безумного аргумента я в жизни не слышала.
— Правда? — Бесстрастный голос, неумолимый взгляд, короткие, сжатые фразы. — А я не говорил, что он будет разумным. Он мой, и этим все сказано!
Девушка окончательно растерялась.
— Но если вы действительно придерживаетесь таких жизненных принципов, подумайте сами, сколько радостей ускользает от вас, — не сдавалась Эйлин.
Джонни в ответ слабо и отнюдь не радостно улыбнулся:
— Каких, например?
Она сделала рукой некий жест, напрочь забыв о половинке сандвича, которую в ней держала. Эйлин сдвинула брови, и видно было, что она думает, как лучше ответить.
— Например, любить и быть любимым, — начала девушка. — Любовь ведь так прекрасна.
— И так сложна, — равнодушно заверил ее Джонни.
Эйлин хотела что-то сказать, но он заговорил первым:
— Поймите, девочка, когда вы любите кого-то, кто любит вас, вы становитесь чертовски уязвимы. Лично я никогда не мог понять людей, воображающих, что любовь — это лишь одна прекрасная ночь, проведенная под летней луной. Вовсе нет, поверьте мне. Когда влюбляешься, становишься несчастным, а настоящая любовь — не столь частое явление, чтобы проводить рискованные эксперименты. Единственные в мире люди, которые могут по-настоящему тебя ранить, причинить тебе боль, даже вызвать у тебя желание свести счеты с жизнью, — те, кого ты любишь.
Взгляд ее был полон неприязни. Она холодно бросила:
— Я никогда в жизни не…
— Вот именно, девочка, никогда в жизни, — перебил ее Джонни, — вы не сидели на ступенях армейского призывного пункта и не видели подъезжающих к нему машин. Не видели, как из них выходят молодые женщины, как правило с детьми, как они бросаются в объятия бледного, только что вызванного по тревоге солдата. Никогда не видели муку на лице девушки, смотрящей вслед любимому. Такого «счастья» я не пожелаю ни одной женщине!
Она довольно долго молчала, затем тихо произнесла:
— Но если бы эта девушка любила вас…
— Уж я прослежу за тем, чтобы в меня не влюбились. Вы еще ребенок, но мою мысль, думаю, уловили, не так ли? — отрезал он.
Краткий миг, похожий на вечность, Эйлин смотрела прямо в его глаза. В них было напряжение и что-то еще — слабое, едва заметное. И в ее глазах появилось нечто, удивившее Джонни. Эйлин не улыбалась, но некое подобие улыбки скользнуло по лицу, на мгновение чуть углубив ямочки на щеках. Джонни быстро отвернулся, и из его груди вырвался тихий стон. Эйлин усмехнулась.
— Что смешного? — осведомился он грубоватым тоном.
— Вы смешной, — спокойно ответила она, и теперь в ее глазах заплясали веселые искорки, а ямочки на щеках сделались глубже. — Вы так уверены, что никогда и ни в кого не влюбитесь и не позволите никому влюбиться в вас! Господи, как далеко может зайти человеческая наивность!
Джонни стоял засунув в карманы крепко сжатые кулаки, но на Эйлин не смотрел.
— Знаете что? — произнес он мрачно. — Вы еще очень маленькая девочка!
— Я не маленькая. Я умная. Я гораздо умнее вас. И оцениваю жизнь намного реальнее, чем вы. И еще я думаю, вы это прекрасно понимаете.
Джонни стоял, будто изучая строптивую собеседницу. На мгновение растерянность и замешательство появились в его глазах. Он смерил ее взглядом всю, от золотистых вьющихся волос до кончиков пальцев стройных, загорелых, обутых в белые туфельки ног. Она смотрела на него, задрав голову, в глазах сияло детское озорство, а на губах поигрывала обворожительная улыбка. Внезапно Джонни резко отвернулся.
— Я знаю только одно. Чем быстрее мы вернемся в контору, тем лучше, — произнес он наконец с показной оживленностью.
— Конечно, Джонни, — ответила она с подозрительной кроткостью, чем спровоцировало очередной пристальный взгляд с его стороны.
Эйлин встала и принялась ликвидировать небольшой беспорядок, что они устроили, организовав во внутреннем дворике выставленного на продажу дома импровизированный пикник.
Глава 4
Это произошло день или два спустя, в самом конце рабочего дня. На столе Эйлин сработал сигнал вызова. Мисс Коуплэнд вновь вызывала в свой кабинет. Она весело щебетала по телефону, и Эйлин пришлось подождать у двери, пока начальница не произнесла: «Пока, дорогой» — и не положила трубку.
Пэйдж повернулась, увидела Эйлин и ледяным тоном осведомилась:
— Да? Что вы хотели?
— Вы вызвали меня, мисс Коуплэнд.
Пэйдж удивленно приподняла брови, будто сомневаясь, и Эйлин добавила:
— Я Эйлин Дугган.
— Ах, конечно, девушка с собаками, — немного подумав, вспомнила Пэйдж. — Хотела воспользоваться вашими услугами. У меня есть собака, Чери. Очень нервная и чувствительная. С прислугой она не ладит. Я подумала, что, возможно, вы могли бы заняться ею.
— Даже не знаю, мисс Коуплэнд. Откровенно говоря, уже сейчас у меня собак больше, чем сил, чтобы с ними справляться, — начала было Эйлин.
— Что вы, с Чери необходимо заниматься индивидуально. Я не желаю, чтобы она общалась с другими собаками, — брезгливо поморщилась Пэйдж. — Естественно, речь идет исключительно о персональном выгуле.
Становилось очевидным, что у нее нет ни малейших сомнений — отказа не будет.
— Ну-у-у, я думаю, что могла бы уделять ей по полчаса два или три раза в неделю, — подумав, сказала Эйлин.
— Чушь. Ей необходимы полчаса утром и не меньше часа вечером, — отрезала Пэйдж. — Полагаю, вы сможете это устроить, мисс Дугган.
— Разве что за двойную плату, — твердо ответила Эйлин.
Глаза Пэйдж блеснули холодом, но зазвонил телефон, и она поспешно согласилась:
— Что ж, значит, договорились. Буду ждать вашего звонка сегодня вечером.
Эйлин вернулась на рабочее место, и Луиза с тревогой поинтересовалась:
— Неприятности? Почему она сама тебя вызвала? Ведь у нее же есть секретарь, а у секретаря помощник?
— Она решила воспользоваться моими услугами. Хочет, чтобы я выгуливала ее собачку, Чери.
Луиза открыла рот и уставилась на нее:
— О нет, только не Чери! Самая избалованная псина в мире! Одно то, что она пьет ровно в пять вечера цейлонский чай со сдобными булочками!..
— Поверить не могу, неужели можно так избаловать собаку? — прыснула Эйлин.
— Чери, девочка моя, — это породистый французский пудель, имеющий собственного визажиста, собственную служанку и, осмелюсь предположить, дворецкого!
Эйлин улыбнулась:
— Я приступаю сегодня вечером, так что теперь одной нянькой у нее станет больше! В конце концов, деньги есть деньги, и они в наше время никогда не бывают лишними. Если Чери сможет выписать мне чек…