— Говорите! — резко бросил он.
Нора расправила плечи.
— Вы забываетесь! — «Она ему не служанка!» — Я вынуждена пустить вас в дом и не могу запретить обыск, но его величество не вправе приказать мне сносить ваши оскорбления.
Наступило молчание. Эдриан не двигался. Нора заметила, как ослабела хватка его пальцев на спинке кресла, и вдруг сообразила, что до этого момента он был... напряжен. Почему? Он-то по какой причине может ощущать неловкость? Шесть лет он без всяких усилий не замечал ее. Неужели его разозлило то, что она не струсила? Или эта встреча кажется ему такой же безумной и невозможной, как и ей?
— Простите меня, — медленно проговорил он, как будто слова давались ему с трудом и требовали особого внимания при артикуляции. — Уже поздно. Боюсь, долгий путь верхом сказался на моих манерах. Хочу вас заверить, мадам, что сложившееся положение неприятно мне не меньше, чем вам.
Нора сглотнула. Они кругами приближались к самой сути вопроса.
— Тогда зачем вы здесь? Почему король послал именно вас?
Он смотрел на нее все так же бесстрастно. Из холла донесся мелодичный бой высоких напольных часов. Их низкий траурный звон как будто отмечал смерть еще одного дня.
— Вам бы лучше поинтересоваться моими намерениями здесь, — заявил Эдриан. В его тоне Нора уловила предостерегающие нотки. — Вам известно, где находятся члены вашей семьи?
В чем тут подвох? Каждому известно, где ее отец. В газетах, в кофейнях, в кондитерских его побег во Францию обсуждался на тысячу ладов.
— Лорд Хэкстон уехал... за границу.
Эдриан никак не среагировал на это заявление.
— А ваш брат?
Нора ощутила приступ паники. Зачем он спрашивает про Дэвида?
— Отправился на север охотиться. Сейчас сезон охоты на куропаток.
— Вот как? Странное время он выбрал для отъезда.
Нора молча смотрела на собеседника, вполне разделяя его скептицизм. Приближалась жатва, но, если дожди не прекратятся, скоро наступит сезон похорон. Рожь и пшеница не выживут в такой сырости, а без хлеба зимой не выживут люди: Кроме тех, у кого хватило ума посеять достаточно овса и посадить картофель. Но лорд Хэкстон никогда не увлекался хозяйством. Все свои силы он тратил на придворную политику, а урожаем предоставлял заниматься сыну. Дэвид же, в свою очередь, полагался на погоду и на богатство в сундуках, чтобы при недостатке зерна закупить его. Но сейчас сейф пуст. Его содержимое было истрачено на оружие. Тем временем к Норе каждое утро приходили арендаторы. Их бледные от бессонных ночей лица с мольбой смотрели в ее глаза — чем эти люди будут кормить своих детей?
— Сейчас сентябрь, — возразила она. — Куропаток много. Когда же еще охотиться?
Ривенхем холодно улыбнулся:
— И с кем же он охотится?
— С друзьями.
— С какими друзьями?
— С разными. Мой брат не из тех, кто легко забывает старые привязанности.
Шпилька сорвалась с ее языка непроизвольно. Сердце заколотилось. Эдриан — нет, она не будет называть его по имени, он для нее Ривенхем, — ответил ей странной полуулыбкой. Он больше не Любимчик королевы. Теперь, когда на трон сел Георг Ганноверский, Ривенхем стал Мечом короля.
— Как вы понимаете, — заявил он, — я не принадлежу к этим друзьям.
У Норы перехватило дыхание. Он говорил так спокойно, но лицо и глаза были холодны как лед. Раньше его вид мог приводить ее в трепет, но вот бояться его ей не приходилось.
— Понимаю, — едва слышно ответила она и облизнула пересохшие губы. — Я никогда так и не считала.
— Тогда буду говорить прямо. Надеюсь, вас это не удивит, — бесстрастно продолжал он. — Я здесь из-за действий вашего брата в Бар-ле-Дюк. Должно быть, там тоже полно куропаток.
«Кто сообщил ему, что Дэвид был во Франции? Или это одни лишь подозрения?»
Нора попробовала изобразить недоумение.
— Сэр, вероятно, вы путаете моего брата с отцом.
— Ваш отец — это совсем другая история. — Ривенхем пожал плечами. — Он благополучно пребывает при дворе Претендента. А вот ваш брат шесть дней назад оставил Якова Стюарта и сейчас плывет в Англию.
Нора не двигалась, молясь, чтобы лицо не выдало ее чувств. Откуда ему все это известно? Последнее письмо брата было закодировано, и она сразу его сожгла. Кто предал Дэвида?
Ривенхем, не сводя глаз с ее лица, сел напротив.
— Меня поражает ваше самообладание. Теперь по вашему лицу ничего невозможно прочесть.
«Теперь». Одно-единственное слово заставило ее замереть.