— Окажи мне услугу, детка, — говорит Джек. — Впредь бери такси, когда идет дождь.
— Я пыталась поймать такси. Думаешь, мне приятно было шлепать под дождем с пятилетним ребенком? Ни одно такси не остановилось.
— Надо было вызвать машину.
— Забавно, но Уильям сказал то же самое.
Джек смеется.
— Он умный парень.
Мне не смешно.
— В такой день заказать машину не проще, чем поймать такси. И знаешь что, Джек? Если тебе не нравится, как я забираю Уильяма из детского сада, можешь заняться этим сам.
— Ты знаешь, что я не могу. Я работаю.
Он действительно подчеркнул слово «я»? Это намек?
— Да пошел ты!
— Что я такого сказал?!
— Я вернусь на работу. Мне просто нужно немного времени.
— Эмилия, что ты на меня набросилась? Я ни слова не сказал по поводу твоей работы. Мне все равно, работаешь ты или нет. Я только сказал, что не могу забирать Уильяма, поскольку не успеваю. Но если ты больше не хочешь этим заниматься, можно посылать за ним Соню, только и всего.
Эти слова у меня буквально на языке крутятся: да, давай попросим Соню, потому что я больше не хочу его видеть.
— Разумеется, я и дальше буду его забирать, — отвечаю я. — Просто я забыла зонтик.
Джек молчит. Он изо всех сил старается сохранять спокойствие.
— Его психолог беспокоится…
— Так утверждает Каролина.
— Она не врет, Эмилия. У Каролины, конечно, во многом не все дома, но она маниакально честная.
Интересно, если поцеловать его прямо сейчас, это будет слишком очевидно? Не покажутся ли ему столь неприкрытая манипуляция и мелочная ревность чересчур непривлекательными, чтобы это перевесило удовольствие? Я легонько целую мужа в губы, даже не касаясь языком.
Джек расслабляется, его губы становятся мягче. Потом он говорит:
— Доктор Эллертон считает, что у мальчика посттравматический стресс.
— Нет у него посттравматического стресса.
Джек трет глаза.
— О Господи! Бедный Уилл.
— Джек, с ним все в порядке. С Уиллом все в порядке.
Я впервые за два года называю Уильяма сокращенным именем. Когда мы только познакомились, я пыталась называть его Уиллом — примеряла это имя точно так же, как меряют причудливое платье в любимом магазине или необычную пару туфель. «Кто знает, а вдруг эти синие сабо мне пойдут. Может быть, до сих пор я была в душе именно такой девушкой, которая носит синие сабо, но консерватизм и трусость не позволяли мне раскрыться». Я пару раз назвала пасынка Уиллом, но это имя не подходило ему, когда срывалось с моих губ. Я снова начала звать его Уильямом, и наши отношения остались столь же формальными, как пара черных «лодочек».
— Мне очень жаль, Эм. Жаль, что я так срываюсь. — Джек вытирает глаза, сдвигает меня и обвивает рукой.
— Ты не срываешься. И никогда не срывался.
Джек молчит. Я встаю и раздеваюсь, бросив одежду на кресло в углу, а потом ныряю под одеяло и поворачиваюсь лицом к мужу. Он целует мои волосы — с первого дня нашего знакомства они сохраняли прекрасный натурально-рыжий цвет. Такими же были волосы Элисон, прежде чем она поседела. Сестра утверждает, что рыжей была и ее мать, первая жена моего отца. Моим старшим сестрам едва исполнилось четыре и шесть, когда их родители развелись — они не успели подрасти, когда мать окончательно их покинула. Я сомневаюсь, что ребенок может с точностью запомнить цвет, особенно в расстроенных чувствах, а потому не знаю, действительно ли мои волосы такого же цвета, как у Аннабет Гискин. Все фотографии этой женщины черно-белые. Когда Аннабет снова вышла на связь с дочерьми, тем уже перевалило за тридцать, и сама она давным-давно поседела. Во всяком случае, кожа и веснушки у меня, как у всех рыжих. Я завидовала каштаново-рыжим кудряшкам Элисон, пока не поняла, что могу обзавестись точно такими же при помощи краски для волос. Таким образом я стала рыжей. И я сильно удивилась, увидев темные волосы Изабель.
Я глажу живот Джека, и он постанывает, но явно не от удовольствия. Он удерживает мою руку.
— Детка, поверить не могу, что я это говорю — но не сегодня. Я так волнуюсь за Уильяма… Прости. Ты не обидишься?
Я держу ладонь на его животе и легонько нажимаю, пытаясь обнаружить хоть одну складочку.
— Конечно.
Я испытываю облегчение — но всего лишь на миг.
После трех месяцев сексуального воздержания муж отклоняет мои заигрывания? После того как он три месяца мастурбировал в душе, думая, что я не замечаю? И теперь Джек отталкивает мою руку? Впервые за два года, что мы вместе, Джек отказался от секса. С самого начала секс был одним из важнейших факторов наших отношений — той осью, на которой держалось все. Это не значит, что наша любовь менее глубока, чем у людей, для которых физическое влечение не столь важно. Абеляр и Элоиза не довольствовались платонической любовью, совместным чтением Библии и сочинением стихов. Наоборот. Они подарили друг другу свое целомудрие, отказались от всякого покровительства, рисковали подпасть под отлучение, принесли в жертву свои детородные органы — ну, во всяком случае, детородные органы Абеляра. У нас с Джеком то же самое. За исключением целомудрия. И детородных органов. И отлучения. Хотя, если Уильям действительно станет ортодоксальным иудеем, он сможет убедить своих собратьев из Кроун-Хайтс, что нас нужно проклясть в синагоге как людей, разрушивших его жизнь.