— Господи! — Джек наклоняется надо мной. — Детка, покажи руку. Как бы не пришлось ехать в больницу. Дайка посмотрю.
Он берет меня за руку, ожидая увидеть пузырь. На ладони всего лишь красное пятно. Джек снова сует мою ладонь под воду.
— Лучше подержи ее под краном, — говорит он.
— Она беременна? Как? — всхлипываю я. Я провожу под носом тыльной стороной здоровой ладони и вытираю сопли о джинсы. — Она даже не замужем. Ей сорок три года! Как она может забеременеть?!
— Ей сорок два. И летом она с кем-то встречалась.
— Нет. Уильям бы нам сказал. Он не умеет хранить секреты.
Я знаю, что умеет. Он прекрасно хранит мои тайны.
— Уильям не знает о ребенке. Она собирается сказать ему, когда будет на третьем месяце.
— Какой у нее срок? Два месяца? Два с половиной?
Джек выключает воду и вытирает мою руку полотенцем.
— Тебе-то какая разница? Почти три месяца. По словам Каролины, когда мы потеряли Изабель, она поняла, что хочет еще одного ребенка. И сразу забеременела.
Я вырываю руку.
— Она забеременела из-за Изабель? Твоя бывшая жена забеременела из-за того, что моя дочь умерла? — Я уже кричу, мой голос разносится по всей кухне и эхом отскакивает от висящих на крючках кастрюль.
— Не нужно из-за этого психовать, Эмилия! — орет Джек. — Если кто и должен переживать, так это я. Но я не собираюсь этого делать. Не собираюсь! По-моему, хорошо, что она забеременела. Очень хорошо! Каролина сказала, что огорчена нашей потерей. Она тронута тем, как я любил Изабель, как сильно переживал. И поняла, что в жизни ей недостает именно такой любви. Тебе должно быть приятно. Мне, например, приятно.
— Врешь! Тебе неприятно. Ты ревнуешь и злишься, точно так же как я.
— Нет. Мне приятно, что Изабель умерла не напрасно.
— Изабель умерла не ради того, чтобы Каролина могла родить еще одного ребенка! Ах ты чертов сукин сын, моя дочь умерла не ради этого! Это не повод!
Я выбегаю из кухни, мимо Уильяма, который стоит в коридоре, стиснув кулаки и прижав их к щекам. Я хватаю пальто, надеваю сапоги, выскакиваю за дверь и жму кнопку лифта. Но он поднимается слишком медленно, и я бегом спускаюсь по лестнице, в полумрак февральского вечера.
Глава 19
Когда я добираюсь до матери, уже темно, хотя всего пять часов. Я вхожу через заднюю дверь. Мама стоит на кухне и разгружает посудомоечную машину. Когда я открываю дверь, она вскрикивает.
— Эмилия!.. Господи, ты меня до смерти напугала.
— Привет, мама, — говорю я и начинаю плакать.
В гостиной есть фотография мамы в детстве. Раньше этот снимок висел у бабушки, но, когда та умерла, мама забрала фото и повесила над телевизором, вместе с другими семейными портретами. Впрочем, рамку она менять не стала. Черно-белая фотография, где мама катается на шетлендском пони, висит в золоченой деревянной рамке, которые недавно снова вошли в моду. Мамина семья не могла позволить себе содержание пони, и мама в детстве вовсе не была типичной любительницей лошадей, хотя и пыталась это утверждать, когда Элисон взбрело в голову учиться верховой езде. Мама сидела на пони исключительно ради фотографии, свидетельство чему — белое платье, черные туфельки и белые носочки. Трудно назвать это костюмом для верховой езды. Маме было всего семь лет, но она уже научилась тревожно улыбаться и усвоила раболепное выражение, которое я долгие годы пыталась стереть с ее полного, приятного лица.
— Милая моя! — Мама обнимает меня.
Мы одного роста, так что мне приходится нагнуться, чтобы прижаться лицом к ее мягкой груди. Мы вместе, обнявшись, идем к старой кушетке у окна. Эта кушетка постоянно кочевала по дому. Некогда она стояла в зале, потом ее сочли слишком потрепанной для приличного общества и переставили в гостиную. Когда она окончательно пришла в негодность, кушетку отправили доживать свои дни на кухне. Это случилось незадолго до развода родителей. Когда мы садимся, я думаю, что это, возможно, последняя кушетка в маминой жизни. Одинокая женщина не способна истрепать мебель так, как это делает семья из пяти человек.
Я рассказываю маме о Каролине, и она утешает меня, осторожно подбирая слова. Мама знает, что мне нужна поддержка и, хотя она никогда никого не ненавидела — ни падчериц, ни мужа, который бросил ее ради стриптизерши — ради меня делает вид, что ненавидит бывшую жену Джека.
— Она просто пытается им манипулировать. Честное слово, удивляюсь Джеку. Я-то думала, он ее давно раскусил.
— Он никогда и ничего не понимает. Каролина постоянно трахает ему мозги.
Мама крепко меня обнимает, но молчит. Даже не кивает. Она слишком умна для этого. Знает, что скоро, перестав плакать, я вспомню, что Джек прекрасно умеет разгадывать козни и манипуляции своей бывшей жены. Он слеп до идиотизма лишь в вопросах, касающихся его сына. Мама не хочет запечатлеться в моей памяти как человек, критикующий Джека.