Яков Шехтер
Любовь и СМЕРШ (сборник)
Посвящается Асе
Попка-дурак
— Вы шутите, — сказал он, отступая на шаг.
— Однако где же амонтильядо? Идемте дальше.
Эдгар По
Чтобы стать идиотом, вовсе не обязательно родиться в Калараше. Где суждено, там и прихватит, невзирая на место жительства, образование и национальную принадлежность.
На девятом месяце Сёминой маме захотелось говорящего попугая.
Без почему, захотелось, и все тут. Беременность проходила тяжело, Сёма крутился, словно патефонная пластинка, и бил ногами не хуже жеребца.
«Веселый будет, — думала мама, придерживая руками вздрагивающий живот. — Ишь, какой энтузиаст».
Сумочка с зубной щеткой, полотенцем и паспортом уже висела на вешалке, а Сёмин папа принес и запрятал в бельевом шкафу три коробки шоколадных конфет «Метеорит» — для нянечек в роддоме.
Счастье подступало как горячая вода в ванне. Оставалась только зажмуриться, вдохнуть поглубже и погрузиться в него с головой.
— Хочу попугая, — потребовала мама. — Большого, зеленого и чтоб кричал: «Попка-дурак».
Попугай оказался желто-блакитным, стоил половину папиной итээровской зарплаты, а его словарный запас исчерпывался лозунгом: «Да здравствует Первое мая!» Но мама была счастлива. Ведь счастье — это когда муж без лишнего слова покупает ненужную в хозяйстве вещь и, заглядывая в глаза, шепчет:
— Ну как, солнышко, тебе нравится?
Возможно, именно переизбыток положительных эмоций оказался роковым. Слишком хорошо — это уже не хорошо. Пусть лучше окажется хуже, чем такое безбрежное счастье с трагедией на конце.
Не пригодились ни сумочка, ни шоколадные конфеты. Роды оказались стремительными. Есть такой медицинский термин. Сёма выскочил из мамы в самое неподходящее время и, стукнувшись головой о край унитаза, заработал на всю жизнь кефалогематому — опухоль головного мозга.
— Не переживайте, — утешал маму главврач роддома, самолично прибывший подивиться на необычный случай. — Опухоль доброкачественная, зато от армии освобождает.
Он сладко улыбался и делал пальцами козу. Поскольку Сёма еще ничего не понимал, получалось, что главврач делал козу его маме.
Доброкачественная опухоль — все равно опухоль. Тем более на таком чувствительном месте. Пытаясь обмануть судьбу, родители назвали малыша Соломоном.
— Имя, данное при обрезании — как пожизненный приговор, — сказал реб Гершом, единственный уцелевший на всю Молдавию моэль. — Ни отменить, ни изменить уже невозможно.
Одного пальца на его правой руке не хватало, но остальными он крепко держал нож за самый конец черенка. Сёма даже не успел заплакать…
В комнате было жарко от дыхания разгоряченных угощением родственников. Столбик ритуальной крови в стеклянной трубке напоминал зашкаливший термометр.
— Значит, мы приговорили его к мудрости, — пошутил папа.
— Лехаим, лехаим, — вдруг прокричал попугай.
Гости засмеялись.
— Мудрый или не очень, — вслух пожелала мама, — лишь бы был счастлив.
— Счастье — это не знать своего будущего, — заметил реб Гершом, но его никто не услышал…
В Калараше, городе садов, уродливых новостроек и дешевого молодого вина, к евреям относились достаточно терпимо. Тем не менее сочетание Соломон Меерович резало слух даже неприхотливому молдавскому уху. Для простоты обращения и, чего таить, в целях мимикрии ребенка стали называть Сёмой.
Это был застенчивый мальчик, с большими ушами и родинкой на самом конце носа. До трех лет он не разговаривал.
— Доброкачественная, — плакала мама. — Сказали бы сразу правду, легче было б жить.
Наутро после третьего дня рождения Сёма подошел к папе и решительным тоном произнес несколько фраз. Папа остолбенел.
Сёма повторил и тут же заплакал — тонким злым голосом.
Остолбенение у папы прошло не сразу. Дело в том, что Сёма заговорил по-молдавски.
— Я же просил вас, — выговаривал папа родителям жены, — не оставляйте радио включенным на весь день!
Сёму переучивали всей семьей, и к пяти годам он бойко стрекотал на чудовищной смеси из русского, идиш и молдавского.
Читать он выучился легко и все свободное время проводил за книжками. Речь у него наладилась, хотя излюбленным собеседником стал попугай. По его выкрикам можно было догадаться, какую книгу читает Сёма.
— Бедный Соломон, — причитал попугай, — бедный Соломон! Куда ты попал, Соломон? Где ты был?
Сёму попугай называл исключительно полным именем, а все услышанное безобразно перевирал.