Но, возможно, я беру на себя смелость. Возможно, вы не читали.
Окей. Сюжетная линия: Вот вам девчонка шестнадцати лет (Джейн), богатая и наивная, находящаяся под ногтем тираничной, кровожадной, мозготрахательной сучки-матери — только невинная Джейн не знает, как ужасна Мамочка. Но в один прекрасный день девочка встречает робота. Мы используем роботов уже долгие годы, да. Они выполняют большинство работ, которыми раньше занимались люди, — отсюда перманентное существование низшего слоя общества, безработного плебса на субсидировании, вроде меня. И, тем не менее, мы привыкли к машинам, и они действительно всего лишь машины: коробки, трубы на колесах, модули, которые выглядят так же убедительно, как плоховато сработанная статуя. Но только тот — другой. Он — один из новой линии, сконструированной для доставления удовольствия во всех возможных и невозможных смыслах. И выглядит он как человек. Прекрасный мужчина. Он высок, силен, элегантен и красив. Музыкант, любовник. И кожа его — серебряная, а волосы — красновато-коричневые, глаза — кусочки янтаря. Если вы дотронетесь до него, — а это все, о чем вы будете мечтать, — он покажется вам человечным. Но в сравнении с человеческими существами он все равно, что солнечный свет против маломощной лампочки. Он… неописуемо… прекрасен.
И Джейн влюбляется в него. И, даже зная, что ни одному человеку не позволено любить робота, она не может остановиться. И вот она покидает Ужасную Мамашу, и отправляется жить с Сильвером в ямах и кратерах трущоб. А он превращает ее жизнь в рай на земле, впервые она чувствует себя счастливой.
Затем фирма, создавшая его, отзывает назад всех роботов той специальной, супер-делюкс линии. Что-то с машинами не так, заявляют они. Но все мы знаем, — мы, читавшие «Историю Джейн» о Сильвере, — что единственное неправильное с Сильвером то, что он слишком правилен.
Она делает все, что, черт возьми, способна, для его спасения. Ее предают ее злобные друзьишьки Джейсон и Медея и душевнобольная подруга Египтия. Вмешивается землетрясение, неразбериха. Его ловят. Они демонтируют его. Они убивают его.
А она…
Джейн пытается совершить самоубийство. У нее не выходит. Но затем она получает сообщение из-за той стороны врат смерти. Без сомнения, это он. Он говорит ей о вещах, известных только ей, доказывает, что все еще жив после смерти… где-то вне этого мира. И также доказывает всем этим, что в теле робота была душа.
И Джейн пытается жить дальше, жить за них обоих, зная, что наступит день, совсем-совсем нескоро (потому что богатые могут протянуть и сто пятьдесят лет), и она увидит его снова.
Такова история Джейн и Сильвера в самых грубых тезисах.
Ну что ж. Она изменила мою жизнь.
Я читала ее в тусклом, болезненном для глаз свете свечных огарков в подвале в час ночи, во дворе с курицами, в одном из туалетов, когда в дверь стучались и звали меня, а я отвечала «Меня тошнит!» и издавала рвотные звуки, чтобы показать, как мне нужно остаться там. В погоне за истиной любви.
О, Сильвер.
Сильвер.
Когда я закончила Книгу, я вернулась и начала читать заново.
Я прочла ее двенадцать раз в тот год между одиннадцатью и двенадцатью годами.
Только раз меня застали.
«Ты что это тут читаешь, девочка? Тебе надо быть на молитвах».
«Простите. Всего лишь это…» — и показала обложку религиозной брошюры, в которую завернула Книгу Джейн, получила лишь подзатыльник, с чем счастливо и ушла.
Я любила его. Я так любила его. Через его силу и сострадательную милость я познала то, чему никто из апокалитов никогда не учил меня. Что Бог может не быть пламенем, адом и ужасом. Что Бог это любовь. И что иногда здесь, в этом прогнившем мире, любовь можно найти.
Таким был урок.
В двенадцать лет я захоронила его в сердце.
— 2 —
В город мы выбирались довольно часто. Одним из аспектов «миссии» апокалитов было стучаться в двери или беседовать с людьми на улице, припирать их к стенке и прочищать мозги всей своей божественной идеологией, а именно: насколько сгнил мир, какими грешными были люди, и что, только следуя за нами, можно было спастись.
После землетрясения в мои девять-десять мы даже достигли какого-то прогресса. Парочка перепуганных горожан подписались на наш режим полнейшего самоотречения и абсолютного отвращения ко всем видам плотских удовольствий. Никакой выпивки, никаких сигарет, даже никаких болеутоляющих, секс — только в попытке конструирования очередного маленького апокалита. На удивление не все проявляли горячий интерес.