Карл взял Иоанна за руку. В одних свидетельствах говорится, что он подал сигнал глазами, в других — нет. Карл стал поднимать родственника, и тогда один из людей дофина, Танги де Шастель, сделал шаг к коленопреклоненному герцогу, потом другой. Подойдя, выхватил из-под одежды топор на короткой рукоятке. И взмахнул им.
Де Шастель нанес Иоанну удар по голове, расколов череп. Крик услышали находившиеся снаружи. Бургундское войско стояло вдоль реки, но когда оно попыталось прийти на помощь герцогу, обнаружилось, что в покинутых домах засели французские лучники. Рыцарей заставили отступить, оставив герцога с королем.
Из находившихся внутри бургундцев вооружен был только Иоанн. Он попытался выхватить меч. Герцог был тяжело раненным, полумертвым или умирающим; лицо его было залито кровью, череп проломлен. Хватался за оружие он, видимо, машинально, движимый инстинктом самосохранения. Всего один меч, и обнажать его было поздно. Под крики французов «Убивай! Убивай!» Робер де Лер держал Иоанна за руки — рукава камзола из черного бархата, с сапфирами и жемчугами, — а Танги де Шастель наносил ему топором удары по темени.
Потребовалось ударить четыре раза, чтобы убить Бесстрашного. Труп его французы отдали. Герцога отвезли в Дижон и погребли в церкви.
Великолепный плащ был снят с покойного, а «Трех братьев» открепили и поместили в бургундские подвалы к обломкам честного креста и слоновым бивням. Аграф пережил первого владельца. Он оставался еще безупречным. Еще не опороченным обладателем.
— Говорят, Бог, когда творил людей, использовал сгустки крови.
У него спокойный голос, спокойные движения рук и недоверчивый взгляд ростовщика. Теперь он смотрит не на меня, а на принесенные мной камни, и я слегка расслабляюсь. Его зовут Исмет, он торгует драгоценностями.
— Сгустки крови. Можно узнать, мисс Стерн, где вы их купили?
— Нет.
— Я так и думал. Знаете, у нас с вами есть что-то общее.
Я не отвечаю, и он продолжает говорить:
— Да. Похоже, в таких делах вы не новичок. Хотите чаю? Могу сказать, чтобы принесли.
— Пока что нет.
Мне кажется, Исмет говорит слишком много. Во всяком случае, больше, чем необходимо. Болтает о том, о сем, в спокойном сознании, что он здесь у себя, а я нет, и потому может говорить все, что вздумается. Относительно меня он ошибается. Нас ничего не объединяет, кроме интереса к драгоценностям.
Между нами на письменном столе расстелен лист бумаги. На листе три необработанных красных камня. Маленьких, как зернышки граната. Торговец по одному берет их и подносит к лупе, продолжая говорить:
— Да, сгустки крови. Так говорят. Сам я неверующий. Мне все равно, христианин ли Бог, мусульманин или даже еврей. И все равно жаль, что он не догадался работать с таким вот материалом. Мы все могли тогда быть… более… совершенными.
Я жду. Снаружи муэдзин затягивает призыв к полуденной молитве. Звук этот трепещет, как марево, над западным Стамбулом. В комнате под потолком вентилятор, в трех стенах — двери с матовыми стеклами. На стене без двери висит выщербленная умывальная раковина. Над ней на высоте лица календарь, рекламирующий на английском и турецком языках компанию по морским и воздушным перевозкам «Золотой рог». Август символизирует загорелая блондинка, украшенная бриллиантами и облаченная в рыбацкие сети.
Исмет кладет на бумагу самый большой из рубинов и цокает языком.
— У этого камня есть изъян. Сколько вы заплатили за него?
— Не так уж мало.
Он хмыкает.
— Кстати, как вы меня нашли?
— Через аукционный дом «Кюсав».
— «Кюсав»! — Насмешливо: — Там слишком много времени тратят на болтовню.
Пока Исмет занимается делом, я смотрю на его штиблеты. На его часы, одежду, руки. Изучаю его лицо. И почти не слушаю, что он говорит. Без слов лгать труднее.
Под столом я вижу его широко расставленные крепкие ноги. Матовые штиблеты из дорогой импортной кожи. Брюки хорошо отглажены. Часы дорогие, «Филипп Патек». Не бросающиеся в глаза. Вечерние часы. Золотой корпус при дневном свете кажется слишком массивным.
Выглядит он удачливым, не подчеркивая этого. Свое дело знает, а занимается он, кроме прочего, древними сокровищами. Вот почему я здесь. В Стамбуле я уже пять дней. Два из них провела в аукционном доме «Кюсав» на Хас-Фирин-роуд, наблюдала за покупателями, разговаривала с работниками хранилища. Они, когда были не особенно заняты, рассказывали мне о стамбульских торговцах драгоценностями.
От них я узнала об Исмете. По словам этих людей, он преуспевает, покупает и продает драгоценности со всего мира. Ковчеги для мощей из России, ожерелья Великих Моголов из Индии. Как они попали к торговцам и были переправлены через границы, его не заботит. Работай он легально, я разыскала бы его быстрее, он был бы хорошо известен. Но Исмет — торговец другого рода.
Над головой раздается рев самолета. Когда он стихает, Исмет достает из стола миниатюрные электронные весы. Взвешивает камни, которые я принесла. По три раза каждый.
— Конечно, торговля рубинами — рынок… Что я могу сказать? Спрос на них падает. В прошлом месяце я приобрел камень у жены бирманского генерала. Господи, ни разу ничего подобного не видел. Четыре карата, без изъянов. Цвета голубиной крови. Я мог бы, извините меня, ласкать его, как женщину. Но продать? Нет. Теперь он лежит мертвым грузом у меня в сейфе.
Исмет смотрит на цифровое табло весов. Я знаю, он хочет заполучить эти рубины. Работники хранилища говорили, что это его любимые камни. Даже потеряв половину веса при обработке, каждый из них будет весить около двух каратов — для рубина отличный размер. Лучшие изъянов не имеют, цвет у них хороший. Купила я их в Шри-Ланке у человека, похожего на этого, в комнате, похожей на эту. Я много раз бывала в таких местах. В этом — впервые.
Я разыскиваю замечательное сокровище. Оно было в Стамбуле, во всяком случае, в давние времена. Камень из него был продан здесь три века назад, когда лет аграфу было вдвое меньше. А замечательные сокровища имеют обыкновение возвращаться к своему прошлому. Где они бывали, у кого — там могут оказаться снова. Я сижу в чужом месте и слушаю медленное шок, шок вентилятора под потолком.
Исмет выключает весы.
— Славные вещички, не так ли? Я уплачу вам за них самую высокую цену, какую смогу.
— Мне деньги не нужны.
Он оценивающе смотрит на меня, берет самый маленький рубин, разглядывает его снова. Даже неограненный, он мерцает на свету. Частичка материнской породы еще держится на чистом камне. Какое-то время Исмет молчит, лишь улыбается камню. Так, словно держит гвозди в зубах.
— Вам не нужны деньги. Тогда чем же мы занимаемся?
— Я разыскиваю одну вещь. Она была в Стамбуле, уже давно. Говорят, антикварные драгоценности — ваша сфера.
Шок, шок.
— Возможно. Я не ограничиваюсь одной сферой. Возможно. Только не говорите, что разыскиваете голубые бриллианты Тавернье. — Зубы у него маленькие, белые. — Я уже продал их на прошлой неделе одной страховой флрме в Токио.
Я жду, когда с его лица сойдет улыбка. Исмет кладет рубин. Берет его снова. Когда он молчит, его нервозность заметна.
— Значит, антикварные драгоценности. Вы ищете вещи или просто сведения?
— И то, и другое.
— И заплатите рубинами?
— Если хотите.
— Вы имеете в виду что-нибудь конкретное?
— Я ищу «Трех братьев».
Исмет кладет рубин и переводит взгляд на меня. Лицо его ничего не выражает.
— «Трех братьев». Понятно. Почему они нужны вам?
— А почему вам не нужны?
Он позволяет себе улыбнуться:
— Нужны, разумеется. Вы уже немного знаете меня, мисс Стерн. Но я был прав. — Он подается вперед. — Мы с вами похожи. Понимаем друг друга. Да. Я знаю таких, как вы.
Я инстинктивно подаюсь назад, потом делаю над собой усилие и сдерживаюсь.
— «Три брата». Кому же они не нужны? Давно ищете?
— Что вам о них известно?
— Немало. И притом сведения конкретные, весьма конкретные. Стоить они будут недешево. Сколько вы можете выложить, мисс Стерн? Или, может, вы работаете на кого-то? Американца или японца? Мне можете сказать.