– Да… понимаю, и постараюсь его поддержать.
– Ну, если вы сумеете это сделать… оптимистичный настрой пациента, его готовность бороться за себя – это семьдесят процентов успеха лечения! А все наши процедуры – оставшаяся треть. Проходите, – врач открыл передо мной дверь и отступил.
В бокс я вошла одна.
Мой инструктор лежал на специальной больничной койке с ортопедическим противопролежневым матрасом. Его голова покоилась в петле Глиссона. Руки, опутанные трубочками и проводами, безвольно покоились вдоль тела.
Услышав звук открывающейся двери, Саша открыл глаза, скосил их в мою сторону, несколько мгновений смотрел на меня, будто сомневаясь в том, что видит.
– Привет, Саша, – я заговорила первой, приблизилась к койке вплотную, замерла рядом, не решаясь наклониться и поцеловать любимого.
– Полина… – разлепил сухие губы Казанцев.
– Да, Саша, это я. – Не выдержав, я склонилась, погладила его по щеке кончиками пальцев.
Казанцев зажмурился, едва заметно дернул головой, будто пытаясь отстраниться или отвернуться. Засопел напряженно. На его виске проступила, забилась частым пульсом синяя жилка. Уголок рта задергался, поехал вниз.
– Уходи, Полина, – неразборчиво, едва слышно выдавил Александр Аркадьевич.
Даже несмотря на то, что я была готова к такому повороту, мне стало больно и тесно за грудиной. Пришлось сделать пару глубоких вдохов, чтобы справиться с собой и удержаться от слез.
– Не уйду. Поговори со мной, Саша.
Казанцев продолжал лежать с закрытыми глазами и молчать. Только тяжелое дыхание и подергивание правой щеки выдавали, что он не спит и весьма далек от спокойствия.
– Саша. Пожалуйста. Поговори со мной, – снова попросила я – кротко, но настойчиво.
И Казанцев не выдержал: заговорил, захлебываясь словами, задыхаясь:
– Что ты хочешь услышать, Полина? Мне нечего предложить тебе теперь, нечего дать. Ты молодая, красивая девушка. У тебя жизнь впереди. Так иди и живи: без меня – без обузы на шее. Я… хотел с тобой быть. Мечтал о семье, детях. Но, видно, вселенная не хочет, чтобы такой урод, как я, размножался. Теперь у меня не будет ничего – ни нормальной семьи, ни детей…
– Будет, – прервала я поток самобичевания.
– Что будет? – не понял Александр Аркадьевич.
– Не что, а кто, Казанцев. Наследник у тебя будет. Или наследница...
Несколько мгновений мужчина смотрел на меня непонимающе. Потом, похоже, до него постепенно начали доходить мои слова:
– Ты?...
– Я…
– Беременна?..
– Да.
– Я?..
– Ты.
– Стану отцом?..
– Да.
Саша снова закрыл глаза. Его искривленное лицо с выступающими белыми ниточками шрамов на правой щеке дрогнуло. Черты смягчились. В уголках глаз проступили слезинки. Одна из них предательски соскользнула с ресниц и, проложив мокрую дорожку, исчезла в седине на виске.
– Ты поэтому вернулась раньше? – спросил он, не открывая глаз.
– И поэтому – тоже. Знаешь, я сожалею о том, что поторопилась тогда…
– Это я виноват, Поль. Моя дурацкая привычка командовать, контролировать. Я не должен был ставить тебя перед выбором: я – или работа…
– Я тоже могла постараться объяснить тебе, как для меня важно сохранить за собой право принимать некоторые решения самостоятельно.
Казанцев снова зажмурился, засопел напряженно, пытаясь справиться с подступающими слезами. Я присела на табуретку подле его кровати, положила ладонь на подрагивающую щеку, кончиками пальцев погладила седой висок.
– Никогда не прощу себя, – проговорил мой мужчина, – за то, что оттолкнул тебя. Что посмел обозвать бабой и обвинить в дурости. Я ведь никогда не был сторонником идеи, что все, что нужно женщине – это кухня, церковь и дети… но в тот момент мне на миг показалось, что лучше бы оно так и было. Захотелось сделать тебе так больно, как было больно мне…
– Перестань грызть себя, Саша. Я… могу понять твои чувства. Но уступить в таком важном для меня вопросе – не могла.
– А теперь?.. Как ты будешь там, на курсах – беременная?
– Я не вернусь на курсы. Не стану рисковать нашим малышом.
Казанцев дернул губами, пытаясь улыбнуться. Потом снова нахмурился:
– Как ты будешь справляться со всем… одна? Я ведь… вот… – он показал взглядом на свое неподвижное тело, – и не известно, встану ли хоть когда-нибудь…
– Встанешь, Саша. Один раз сумел – и второй раз встанешь. А я… мы с малышом… дождемся. Будем помогать.
– Наверное, я эгоист. Старый дрянной эгоист. Мне следовало бы все равно отпустить, если придется – даже прогнать тебя. Но я не могу отказаться от вас. Хочу увидеть своего ребенка.