– Тебе идет улыбка, – сообщила ученица, пока я выруливал на шоссе.
Лучше бы она молчала. Сомнения в искренности ее слов резанули по нервным окончаниям сотнями бритвенных лезвий. Я сбился с дыхания, хрипло выдохнул, набрал в легкие воздуха и попросил:
– Не надо, Полина. Я догадываюсь, что ты так говоришь из лучших побуждений, но зеркало давно научило меня принимать правду без попыток ее приукрасить.
– Я говорю то, что думаю. А ты снова сомневаешься в моей честности. – Девчонка воинственно задрала подбородок. – Даже в таких вот мелочах!
– Для меня это не мелочь. От меня слишком часто шарахаются и незнакомые люди, и те, кто знал меня раньше, – признаваться в этом было все равно, что жевать без хлеба стручок перца чили: жгуче-горько, до слез.
– А ты почаще делай зверское выражение лица и сверкай злобно глазами. Тебя в такие моменты вообще за километр обойти хочется, – выдала эта… заноза.
Осмелела! Почувствовала свою власть надо мной!
Я несколько минут молчал, пытаясь справиться с возмущением и удержать в себе рвущиеся наружу гневные реплики и язвительные ответы. А потом меня как стукнуло что-то: может, Полина права? Вдруг дело не в шрамах и не в дергающейся мышце, а в том, что я и правда смотрю волком на всех, кроме своих сотрудников и учеников?
У меня и до ранения особых поводов для улыбок не было: слишком уж серьезными делами я занимался по роду службы. А уж после…
– Значит, предлагаешь улыбаться почаще? – я бросил на сидящую рядом Лисицыну косой взгляд. Она весело покивала в ответ. – Ладно, попробую.
Сегодня молчание между нами тяготило меня, хотелось слышать голос Полины, узнавать о ней что-то новое. Я попросил:
– Расскажи, как ты стала психологом МЧС? Почему выбрала такую работу? – Этот вопрос волновал меня не на шутку.
Если допустить хотя бы на мгновение мысль, что Полина станет моей – а я эту мысль уже не просто допустил, а проникся ею до самого позвоночника – то я сделаю все, чтобы она нашла себе более спокойное и безопасное занятие. Не хватало еще, чтобы женщина, которую я люблю, рисковала своим здоровьем, а то и жизнью!
– Почему психолог и почему МЧС? – я мельком глянул на девчонку и заметил, что вид у нее стал задумчивый и немного грустный. – Да все просто. С детства хотела разобраться, почему люди говорят то, что говорят, и делают то, что делают. Иногда на первый взгляд в этом нет никакой логики! А еще… после того, как у моих сводных брата и сестры погибли родители, поняла, как это важно, чтобы кто-то мог помочь пережить потерю или другое горе, и захотелось понять, как это правильно делать.
– Ты удивительная, Полина. Мало кому пришло бы в голову, что этому можно учиться. И нужно.
Только произнеся эти слова, осознал: сам-то я не подпустил к себе ни одного психолога, которые пытались беседовать со мной, когда валялся в госпиталях и проходил курсы реабилитации в санаториях. Может, зря? Вдруг они и правда сумели бы помочь?
Но от Полины мне нужно совсем другое!
Я проехал под арку многоквартирного дома, остановил джип у входа в подъезд своей ученицы. Время было позднее, но отпускать ее не хотелось – не сейчас, когда между нами возникло что-то… пока еще совсем робкое, почти эфемерное – лишь намек на возможную близость.
Отключил двигатель, развернулся всем телом к девчонке, которая как раз отстегнула ремень безопасности, но уходить не спешила: смотрела на меня мягко, и в глубине ее зрачков мерцали теплые огоньки.
– Увидимся завтра? – предложил – и затаил дыхание. Ну же, не подведи, Полина! Дай поверить, что я не ошибся, что у меня есть шанс стать для тебя не только инструктором!
Лисицына отрицательно повела головой из стороны в сторону:
– Завтра – никак. Извини. Не могу отказаться от обещания, данного другим людям.
Вот так. А что ты хотел, Казанцев? У девчонки своя жизнь, друзья и планы, в которые ты не вписываешься.
Передо мной замаячила перспектива очередного одинокого субботнего вечера. Он будет особенно одиноким из-за того, что я буду знать: Полина не сидит, как я, дома, не скучает и не вспоминает обо мне. Ей есть с кем весело и беззаботно провести время. Она – молодая, красивая, веселая. Зачем ей старый пень вроде меня? Разве я имею право злиться на нее за это?
Горькая усмешка поневоле проступила у меня на лице, искривила и без того кривой рот.
– Понимаю, – выдавил я хрипло, отвернулся и стал ждать, когда Полина уйдет.
Но Лисицына уходить не торопилась.
– Александр Аркадьевич, – окликнула негромко. Сбилась, исправилась: – Саша! Давай в воскресенье?