Я схватил руки девушки, сжал в своих ладонях:
– Полина… – и замолк, не зная, что сказать.
Зато Полина знала.
– Мужчины! – произнесла она с непередаваемой смесью раздражения и сочувствия в голосе. – Зачем приглашать на танец, если двигаться трудно?
– Есть кое-что более непереносимое, чем эта боль… – не выпуская ее пальцев, признался я. – Непереносимо видеть тебя. Слышать. Соприкасаться плечами, локтями, коленями во время занятий – и не сметь дотронуться, схватить в охапку и зацеловать так, чтобы забыла дышать, как забываю я…
– Вчера же зацеловал? – Полина усмехнулась.
– Давай повторим? – предложил, глядя в расширившиеся в изумлении глаза, кажущиеся почти синими в неярком освещении ночного клуба.
– Давай...те. Давай.
Не знаю, что на меня нашло. Я никогда не был склонен к откровенной демонстрации своих желаний. Но в этот раз не нашел ничего лучше, чем потянуть ее руку чуть вверх и прижать к своей ширинке, под которой было очень твердо и очень тесно.
– Это происходит со мной каждый раз, когда ты оказываешься рядом, Полина. Вот что ты со мной такое сделала, что я хочу только тебя?
Она открыла рот, сделала вдох, будто собираясь что-то сказать, но потом передумала. Выдохнула, прикусила слегка нижнюю губку. Ее рука лежала на моем окаменевшем от желания члене спокойно и расслабленно. Девчонка не пыталась вырвать у меня из рук свою ладонь, но и не пыталась сжать или погладить через джинсовую ткань пульсирующую под ее пальчиками плоть. Только прикусила губу – и продолжала смотреть мне в глаза: мягко, внимательно. И, леший побери, это заводило куда больше, чем искусственные стоны и игривые поглаживания продажных женщин!
«А Полина, значит, уже не продажная?» – спросил меня ехидный внутренний комментатор. Мне было не до него.
– Теперь ты видишь, с кем вчера согласилась встречаться. Скажи, может, я тебе противен? – поверить в то, что Лисицына не считает мои увечья отталкивающими, было трудно, почти невозможно.
Ученица продолжала молча и все так же озадаченно смотреть на меня, и я сбился, заторопился, словно она потребовала каких-то объяснений или оправданий:
– Нет, ты не думай, я не жду, что ты сразу же пойдешь со мной в постель… – «Господи, Казанцев, что ты мелешь?» – и я все вижу, все понимаю: я намного старше тебя, у меня морда в шрамах, искалеченная нога и дурной характер…
– Вот характер действительно дурной, – внезапно отмерла девушка. – И весьма странная манера ухаживать.
– Уж какая есть, – меня начала накрывать волна привычной злости – единственного чувства, которое все еще позволяло держаться на плаву.
– Тихо, не злись, – попросила Полина, и вспыхнувшее было раздражение, круто замешанное на чувстве собственной неполноценности, неохотно отступило. – Не злись, Казанцев. Давай выберемся отсюда? Мне все равно тут не нравится.
– Давай, – согласился я. Перекрикивать грохочущие ударники – такое себе удовольствие, а отпустить сейчас ученицу я был уже не в состоянии.
– Пойду, предупрежу своих, что ухожу.
Полина встала, отодвинула стул и тут прямо у нее за спиной из толпы танцующих вывалился Жорик – слегка нетрезвый, веселый и готовый на ночные подвиги…
– Вот так встреча! – заговорил он громко, перекрикивая грохочущую музыку. – Полина! Я безумно рад вас видеть!
– И вам здравствуйте, Георгий, – Лисицына вежливо улыбнулась и посторонилась, давая Жорику возможность подойти к барной стойке и присесть рядом со мной. – Александр Аркадьевич говорил, что вы пришли вдвоем.
Галкин присесть не пожелал.
– Да, только Саня… хм… Александр, – он кинул на меня косой взгляд, – предпочитает наблюдать, а не участвовать. А я приглашаю вас на танец! – Жора шаркнул ножкой, слегка согнулся в поясе и подал моей ученице руку.
Полина взглянула на протянутую к ней конечность с сомнением, отступила на шаг:
– Вообще-то, мы уже собирались уходить…
– О, не разбивайте мое бедное сердце категорическим «нет»! – Галкин состроил несчастные глазки. – Я не верю, что вы столь жестоки! Хотя бы один танец!
Девчонка послала мне вопросительный взгляд, словно спрашивая разрешения. Я слегка пожал плечами: пусть решает сама, что делать. Полина, повторяя мой жест, тоже пожала плечами и вложила свои пальчики во все еще протянутую к ней ладонь Георгия:
– Ладно. Только один танец.
Галкин тут же утащил девчонку куда-то вглубь зала, и я потерял их из виду.
Пока их не было, у меня было время окончательно прийти в себя и подумать. Вот только мысли были очень противоречивые.