Они встретились возле башни с часами, как всегда, только в тот день Фьямма немного опоздала — решила сначала зайти домой, чтобы привести себя в порядок. Переодевшись, она вылила на себя капельку духов (хотя это ей не очень было нужно — ее кожа всегда пахла свежими цветами апельсинового дерева) и впервые за долгое время тщательно подкрасилась. Потом зашла в гимнастический зал и записалась на занятия. Она чувствовала, что в последнее время поправилась, и нужно было вернуть прежнюю форму.
Когда она пришла на условленное место, уже стемнело, но на горизонте еще догорала оранжевая полоса.
Фьямма поднялась в гору по мощеной дороге. Наверху ее ждал удивительный сюрприз: последний луч солнца золотил профиль Давида, который сидел на выщербленной ступеньке каменной лестницы, держа на коленях плетеную индонезийскую клетку, из которой высовывала головку голубка с рыжеватым оперением. Фьямма едва сдержала вскрик восхищения. Она склонилась к клетке. Птица, казалось, узнала ее — глаза у нее расширились, словно от удивления. "Аппассионата?" — спросила Фьямма, и голубка кивнула. Тогда Фьямма спросила Давида, откуда у него эта птица, и он ответил, что она каждое утро прилетала во внутренний дворик дома, где он живет, попить воды и выкупаться в фонтане, и в то утро он, вспомнив услышанную им накануне историю гибели голубят, решил поймать птицу и подарить ее Фьямме в надежде, что это ее немного утешит. Фьямма в ответ рассказала ему, как познакомилась с Апассионатой.
Совпадения, свидетелем которых Фьямма становилась в последнее время, не казались ей ни странными, ни случайными: она привыкла верить совпадениям и снам. Ей нравилось расшифровывать эти знаки. Любое изменение в небе или на земле, даже пение птиц могло сказать ей многое. Ее учила этому мать, а потом одна очень близкая подруга сказала, что это называется "серендипити"[8], и, когда Фьямма спросила, что означает это слово, объяснила, что это дар случайно находить ценные и приятные вещи. И сейчас подарок Давида еще раз подтверждал, что судьба хочет предупредить Фьямму о чем-то, хотя она не понимала пока, о чем именно. Фьямма решила выпустить голубку и открыла дверцу. Птица взмыла ввысь и вскоре скрылась из виду. Но Фьямма знала, что еще увидится с нею.
Они провели еще один чудесный вечер, рассказывая друг другу истории из жизни (Фьямма старалась избегать тем, связанных с ее мужем), и расстались у башни с часами. Когда Фьямма шагала к дому, ей почудилось во влажном ветре предвестие грядущей бури. Холодок пробежал у нее по спине. Но это было лишь проявление волнения, что росло в ней из-за того, что она теряла власть над своими чувствами. Радость и грусть слились для Фьяммы в единое целое, так что уже невозможно было отделить одно от другого. Они были словно сиамские сестры-близнецы, став неразлучными спутницами свиданий с Давидом. Фьямма задумалась над тем, насколько полной и глубокой стала ее жизнь, в которой смешалось все — хорошее и плохое, прекрасное и уродливое. Она переживала то, что столько раз воображала себе и о чем не раз размышляла на страницах своего дневника. Она начала жить реальной жизнью, стала понимать, что черное и белое должны сосуществовать. Раньше Фьямма всегда избегала контрастов и столкновений. Она была уверена, что так и следует поступать, но теперь поняла, что добилась лишь того, что едва не потеряла самое себя. Она выбрала спокойную жизнь, заплатив за нее потерей счастья. Она избежала споров и конфликтов, но утратила нечто более ценное: возможность обрести в борьбе истину, свою правду Если бы она отстаивала право жить по своим законам, в ее жизни то и дело случались бы перемены, исчезла бы стабильность. Отстаивать свой образ жизни — нелегкий труд. К тому же она уже "жила". Она перепутала благосостояние со счастьем. А переоценивать ценности — дело всегда очень грустное, часто приводящее к драмам.
В своем кабинете Фьямма каждый день выслушивала душераздирающие истории женщин, которых бросили мужчины, и женщин, которые сами кого-нибудь бросили. Все они потеряли опору в жизни и не знали, как жить дальше, — одни не могли вынести тяжести одиночества, а другие сгибались под тяжестью вины, которая отравляла им радость наконец-то обретенной свободы.
Она давно заметила, что, когда в семье наступает разлад, стороны стремятся найти виновного, определить, кто жертва, а кто палач. Для того чтобы с достоинством перенести поражение, нужны мудрость и мужество, а эти качества встречаются слишком редко.
Фьямма не хотела даже думать о том, что ее брак с Мартином дал трещину, но жизнь неумолимо подталкивала ее к этому выводу. Фьямме становилось страшно, как только она начинала думать об этом. С каких пор она начала задумываться о своих отношениях с мужем? Вопросы вставали один за другим... Неужели жизнь — это только работа? Неужели это — ВСЕ?! В чем же тогда счастье?
Размышляя над этим, она дошла до своего дома. И увидела, как в подъезд входит Мартин. Фьямма удивилась — в последнее время он возвращался, когда она уже спала, а по утрам уходил еще до того, как она вставала. Мартин тоже был удивлен, увидев жену. Они поздоровались без особой нежности. Он с огорчением подумал, что сегодняшнее свидание с Эстрельей теперь сорвалось, а она испытала неловкость — ей нужно было время, чтобы снова привыкнуть к Мартину: после встречи с Давидом ее еще переполняла радость. Наверное, подумала Фьямма, у нее на лице все написано. Она постаралась изменить выражение лица. Ее мучило чувство вины. Как быть? Рассказать мужу о знакомстве со скульптором? Нет, конечно нет. Этого она сделать не могла. Хотя между ними с Давидом ничего не было, Мартин, "как мужчина", мог заподозрить, что этот новый друг появился не случайно. "Дыма без огня не бывает". Фьямме вспомнились слова, которые в отрочестве она часто слышала от матери: "Мужчина предполагает, а женщина располагает". Ей показалось, что это сказано о ней и Давиде.
Если Давид предложит что-то, то решать, принять его предложение или отвергнуть, придется ей, Фьямме. Нет, она ничего не скажет мужу. Не даст разрушить свое маленькое и невинное счастье. Мартин, не подозревавший о том, что творилось в душе жены, включил телевизор. Это вызвало раздражение у Фьяммы — за последнее время она привыкла к тишине по вечерам. Когда она возвращалась, то обычно выходила на балкон и долго стояла там, вспоминая все, что пережила за вечер. А потом ставила диск и погружалась в сонаты. Она привыкла быть дома одна, и ей это нравилось. Теперь привычки Мартина раздражали ее. Когда муж был дома, все происходило так, как хотел он. Она всегда была вынуждена уступать. Только сейчас Фьямма поняла, насколько Мартин подавлял ее.
Она решительно подошла к телевизору и выключила его. Сидевший на диване Мартин взял лежавший рядом пульт и снова включил телевизор. Фьямма снова его выключила. Так повторилось несколько раз, пока Мартин не вспылил — он хлопнул дверью и исчез в направлении улицы Ангустиас. "Ну что ж, Фьямма, ты сама этого хотела", — думал он. Он уже давно не мог видеть жену. Не мог выносить запаха индийских свечек, которые она расставляла по всему дому. Она столько их сожгла, что даже стены пропитались их запахом. Он не понимал, как можно всю жизнь выслушивать глупые женские истории, когда вокруг столько интересного! Он сравнивал Фьямму с Эстрельей. И жена казалась ему лицемеркой. Да она просто глупа! Он подумал, что они давно не понимают друг друга: ему все еще хотелось экспериментировать, искать новые пути и достигать новых целей, а она, размышлял Мартин, давно уже достигла всего, чего хотела, и теперь плесневела в своем монотонном существовании. Она больше ничего не желала. Рядом с Эстрельей Мартин чувствовал себя молодым, энергичным и веселым. Они превращали в радостные события самые обыкновенные вещи — даже приготовление спагетти. В нем снова проснулась сексуальность, которая уже дважды едва не умерла: впервые — в семинарии, а потом после многих лет однообразия семейной жизни. Рядом с Эстре- льей он чувствовал себя так, как когда-то в семинарии на колокольне с Дионисией. Эстрелья была веселой и изобретательной. С ней невозможно было заскучать. У нее в запасе всегда была какая-нибудь занимательная история. Она то и дело преподносила ему сюрпризы. А Фьямму он уже знал вдоль и поперек.