Клаудии, и мы пойдем куда-нибудь. И что это за имя такое, Бон?
— Это сокращенно от Бонавентура, — говорю я. — Его мать была француженкой.
И очень странной. Использующей пудру для своего лица с голубоватого кукурузного
крахмала, по словам Бона.
Я вырос с Боном, который жил по улице ниже от нашей в Мадриде, хотя в эти дни
он только приезжал время от времени. А так он — внештатный фотограф, как правило, для некоммерческих организаций, для которых бродит по тропическим лесам или
отдаленным деревням.
— Я действительно не хочу оставлять тебя так, — говорю я ей, притянув к своей
груди и оборачивая руки вокруг нее. — Я ненавижу проблемы, которые не могу сразу
решить.
— Я знаю, — бормочет она в мою грудь. — Может быть, когда наступит
понедельник, все разрешится. Я имею в виду, ты пойдешь на свою новую работу, наверное.
Возможно. Я не был уверен, когда на самом деле начну. Но это не казалось
справедливым, что Вселенная таким образом давала тебе одно, забирая другое. Я знал, что
это был закон равновесия и баланса, но не думал, что просил слишком много, просто
чтобы у нас обоих была работа, и мы были счастливы.
А, может, и было.
Я встречаю Бона в тапас-баре напротив Пласа-Майор. Мощеные улочки заполнены
туристами и пьяными студентами, которых намного больше на выходных. Я пытаюсь
пройти сквозь них, не в силах перенять их энтузиазм. Новости Веры сбили меня с толку, и
мой мозг ухватился за это волнение, я никак не мог перестать думать об этом.
Я нахожу его в самом конце, на темном угловом диване, жующим миску миндаля.
Бону, вероятно, около сорока сейчас, невысокий мужчина по сравнению со мной, но у
него есть способ, как сделать так, чтобы выглядеть выше. Его мать привила ему
правильную осанку, когда он был маленьким мальчиком, и сейчас, в сочетании с тем, что
он носит все только черное, это существенно меняет дело.
— Бон, — говорю я от души, чувствуя, как беспокойство сходит с его знакомого
лица. Его темные волосы прорежены немного сверху, но в остальном он выглядит так же.
Он встает с дивана и пожимает мне руку, а я слегка похлопываю его по спине.
— Матео, — встречает он меня, — ты совсем не изменился. — Он делает паузу, глаза блестят. – Или, может, изменился. Ты, вроде, похудел.
Я хватаюсь за свой живот, хотя знаю, что мои мускулы никогда не менялись. –
Наверное, лучше питаюсь.
Блеск усиливается и он ухмыляется.
— Держу пари, что так и есть. Садись.
Он быстро машет официантке и заказывает нам два пива. Бон всегда был болтуном, и я не останавливаю его, когда он начинает рассказывать обо всех интересных вещах, которыми занимался в течение последних полутора лет. Наконец, после трех бокалов
пива, беседа замедляется, и он упорно смотрит на меня.
— Достаточно обо мне, — говорит он. — Как Хлоя Энн?
Ее имя всегда заставляет меня улыбаться.
— У нее все хорошо. Идет в школу в сентябре. Она довольно взволнована этим.
— А Изабель?
Мое лицо сникает.
— Ты, конечно же, знаешь, что мы разведены.
Он кивает и откидывается на спинку сиденья.
— Я знаю. Но хотел бы услышать это от тебя. Мы почти не общаемся больше, Матео, так что я знаю только то, что слышал от других людей. Или то, что я прочитал в
интернет-изданиях.
— Понимаю. — Я смотрю на Бона и задумываюсь, что он скажет, поймет ли. Я не
уверен, является ли то, что он видел и слышал, чем-то похожим на правду. Я прочищаю
горло. — Ну, мы с Изабель в разводе. Я встретил другую женщину.
— Более молодую женщину. Канадку.
— Да, — говорю я ему. — Она – все для меня. Ее зовут Вера.
— У нее чертовски много татуировок, — указывает он, как будто знает ее. Это
беспокоит меня.
— Так и есть, — признаю я. – Как ни странно, мне нравятся они.
Бон невесело смеется.
— Ты, Матео Казаллес, со всем своим стилем и элегантностью, любишь женщину, покрытую татуировками. Я бы подумал, что это отстойно для тебя.
— Я думал, что этот бар отстойный, все же я здесь, с тобой, Бон.
Он опускает голову.
— Ты пытаешься меня оскорбить?
— Это ты пытаешься меня оскорбить.
Он опустошает свое пиво.
— Да ну, это просто наблюдение, не более того. Мне интересно. Кому нет? Мы все
хотим знать о женщине, которая заставила великого Матео жить в скандале и отказаться
от своей прекрасной, стильной жены.
Существует грань его словам. Бон никогда не был поклонником Изабель, поэтому я
уверен, новости первоначально восхитили его. Он наклоняется вперед, покручивая пиво
обеими руками.
— Правда ли, что ей всего двадцать три?
Я ощетиниваюсь, ненавидя эти сплетни, ненавидя, что люди знают о ней из других
источников.
— Ей двадцать четыре сейчас.
— А тебе почти сорок, да? Довольно большая разница в возрасте.
— Ты завидуешь?
Он пожимает плечами.
— Может быть. Я – не фанат женщин с татуировками, хотя видел многих в
различных частях мира. Скажи, Матео, ты счастлив?
— Я никогда не был так счастлив.
Он оценивает меня внимательно, прежде чем сделать еще один глоток. У меня
начинает немного болеть голова.
— Ты кажешься счастливым. Должен сказать, когда я впервые услышал об этом, то
не поверил. Я собирался позвонить тебе, но решил, что это было, вероятно, тем, что меня
не касалось. Если ты хочешь пройти через ранний кризис среднего возраста, то это не мое
дело. Это случается с каждым человеком.
— Это не кризис, — процеживаю я сквозь зубы.
— Я вижу, — говорит он, — и это удивляет меня. Ты по-прежнему с ней, да?
Я могу только кивнуть. Мое сердце начинает колотиться.
— Я должен сказать, что удивлен. Обычно такая интрижка не длится долго.
— Это никогда не было интрижкой.
Его губы изогнулись.
— О, конечно. Ты находишь молодую киску в своей рабочей поездке, оказываешься с ней в постели, твоя жена узнает и разводится с тобой, но это никогда не
было интрижкой.
Я прикладываю все усилия, чтобы не ударить по столу кулаками.
— Все не так произошло.
— Нет? — интересуется он. – Так расскажи.
Он — придурок, и я не могу понять, почему. Он всегда любил провоцировать меня
и раздражать, но на сей раз это более личное. Возможно, впервые, это личное.
— Я встретил Веру, в то время как был на языковой иммерсионной программе. Я
влюбился в нее. Ничего не произошло... — И это не так, кое-что произошло. Я переспал с
ней. Я нарушил супружескую верность, чего поклялся никогда не делать. Но мне слишком
стыдно в этом признаться ему, не тогда, когда я чувствую, что он использует это против
меня. — Но я также понимал, что то, что у нас было с Изабель, было неправильным, это
было не то, чего мы хотели, и что наш брак был закончен. Когда Вера вернулась в
Ванкувер, я покончил с этим.
— Но Вера, должно быть, приехала еще до того, как вы развелись окончательно.
Я кивнул.
— Да. Может быть, я был несколько нетерпелив. Но я не мог терпеть, что она так
далеко от меня.
— Я не виню тебя, — говорит он. — Я видел фотографии. Даже те, топлес. Я не
мог оторваться от этих грудей.
Мои глаза сузились в щели.
— Если ты скажешь что-нибудь еще, то, черт возьми, не думай, что я не достану
тебя через этот стол и не задушу.
— Старик, — говорит он со смехом. — Импульсивный Матео. Мне было
интересно, когда он вырвется наружу.
— Следи лучше за собой, — предупреждаю его, мне совсем не смешно. Я
указываю на него пальцем. — Мое отношение к Вере самое серьезное. Она, возможно, моя будущая жена, о которой ты говоришь такое.
Его глаза расширяются от удивления, а затем затуманиваются чем-то сродни
жалости.
— О, боже. Ты не можешь быть серьезным.
Лучше бы я ничего не говорил. Это было чем-то, что было только в моей голове, потом и у Лючии, а теперь и у Бона.
— Матео, Матео, Матео, — говорит Бон со вздохом. – Прекрати держаться за свою
молодость, старина. Этот тип женщины хорош для того, чтобы несколько раз затащить в
постель. Может, много раз. Она сбавила тебе десяток лет, трахая тебя. Это сделало свое
дело, ты великолепно выглядишь. Но на этом все. В этом и состоит главная ценность
данного типа девушек. Все, что тебе следовало сделать, это позабавляться с ней и никогда
не рассказывать Изабель. Теперь ты развелся из-за пустяка. Ты действительно думаешь, что можешь взять и жениться на этой Вере? Ты не можешь. Хватит морочить голову себе.
То, как вы встретились, ты же знаешь, что такое не длится долго. Ты должен перестать
лгать самому себе и позволить этому быть тем, чем оно есть.
Я даже не знаю, как реагировать. Но точно знаю, что он не прав. Я уверен, что он
не прав. Тогда почему я чувствую нить сомнения глубоко внутри себя?
Он продолжает, по-видимому, устав.
— Я знаю тебя, Матео. Ты всегда хочешь сделать все правильно. Такой
благородный иногда, что прям скучно. Вот почему этот маленький эпизод обеспокоил
меня. Это не похоже на тебя, не на того, которого я знаю. Но сейчас ты чувствуешь, что
из-за того, что разрушил вполне приемлемый брак, ты должен держаться за эту девочку, быть с ней, создавая из нее ту, которой она не является. Ты должен научиться отпускать.
Ты не можешь жениться на двадцатичетырехлетней канадской девочке в татуировках. Из
этого ничего не выйдет, и ты будешь заперт в мире несчастья даже хуже, чем в первом
случае. — Бон постукивает рукой по столу. — Ты должен начать меньше думать своим
членом, а больше головой. Отпусти ее и найди кого-то другого своего возраста, своего
уровня.
Он встает и извиняется, что ему надо в туалет, прежде чем я могу сказать что-
нибудь. Бон когда-то был моим другом, но теперь я не уверен, так ли это. Похоже, что это
больше, чем всего-навсего беспокойство. Может, он говорил с Изабель? Ревнует или
просто не одобряет?
Не знаю. Но, без сомнения, мне не стоит слушать это.
Подхожу к официантке и протягиваю ей сто евро, чтобы оплатить счет. Затем я
покидаю бар, и Бона.
Когда я приезжаю обратно в квартиру, Вера еще не вернулась. Длительная
прогулка не повлияла никак, чтобы успокоить нервы, на самом деле, жара, кажется, сделала только хуже — так что я наливаю себе большой стакан виски, который спасает