В нескольких метрах от входа — «мерседес», «серебристый металлик».
— Иди к черту! — Наташа вдруг взрывается и повисает на руке Валерия всей тяжестью, показывая, что дальше идти не хочет. — Что ты себе позволяешь?
— Я? — Валерий не собирается прекращать движение. Но ему тяжело, и он наконец выпускает Наташу из рук. — Это я себе позволяю? Ты что, идиотка?
— Не твое дело! — визгливо орет Наташа, и ее лицо становится похожим на лицо базарной торговки, выясняющей отношения с покупателем. — Шпион! Какое твое собачье дело?
— Ну, милая… — удивленно говорит Валерий. — По-моему, ты совсем зарапортовалась. Кажется, это я застал тебя с любовником…
— К черту! Я твоих любовниц не считаю! — Это уже не Наташа, а разъяренная фурия, готовая вцепиться когтями в лицо справедливо оскорбленного мужа.
Александр чувствует себя кретином.
— Ты хочешь посадить меня на цепь? А сам плавать в бассейне со своими красотками? Или ты предпочитаешь сауну? Мне донесли, не беспокойся. Кстати, твои же друзья…
— Наташа…
— Пошел ты, — говорит она и садится прямо на кромку дороги.
В короткой юбке не совсем удобно, и она, не обращая внимания на Александра, широко расставляет ноги. Александр краем глаза замечает черное кружевное белье и быстро отводит взгляд. Наташа хлопает изящной ладонью по сумке, которая болтается на плече, и достает сигареты и зажигалку. Закуривает длинную тонкую сигарету.
— Ты — ничтожество, — презрительно-устало говорит она Валерию. — Ты ничего не стоишь без моего отца, без его денег!
— Может быть, я ничего и не стоил без него, — саркастически соглашается «денди». — Но сейчас он ничего не стоит без меня. И ты это знаешь.
— Ты вынудил его ввести тебя в совет директоров! — выкрикнула Наташа. — Ты его шантажировал!
— Ну так что же? — искренне удивился Валерий. — Если бы не я, это сделал бы кто-нибудь другой. Ценная информация никогда не пропадает. Кстати, это твой папочка первый раз привел меня в ту сауну…
— Подлец! Ты изменял мне, начиная с первого дня нашей жизни!
— Ну а ты, конечно, святая! Назвать тебе всех твоих… фаворитов? Нет, назвать?
Александру стало скучно слушать перебранку. Он сделал шаг и взял Наташу за плечо. Она дернулась и сбросила его руку, вероятно, подумав, что это Валерий.
— Идемте, Наташа, — стараясь говорить как можно увереннее, сказал Александр. — Поднимайтесь, я вас поддержу.
Наташа подняла голову, посмотрела на него долгим взглядом, будто стараясь припомнить, кто перед ней. Наконец глаза ее прояснились.
— А, идите вы все к черту! — сказала она и далеко отбросила сигарету. — Праздник жизни не удался, актеров прошу удалиться.
Опершись о бордюр, она поднялась и, качаясь на тонких каблуках, пошла к машине. Валерий последовал за ней.
Остановить наконец будильник, открыть глаза, потянуться, напрячь затекшие за ночь мышцы — ах, как сладко! Откинуть одеяло — раз-два, встали! Коврик под ногами мохнатый, щекочет длинным ворсом кожу между пальцами. Форточку пошире, после коротенькой, в несколько упражнений, зарядки — душ, теплый, мягкий, похожий на летний дождичек. Потом быстренько-быстренько наносим макияж для улицы, румяна из тюбика — два нежнейших пятнышка на скулы. Мельком выглянуть в окно — погода, как и ожидалось, замечательная. Взять приготовленный с вечера костюмчик, простенький, но со вкусом, безусловно, от Зайцева. Еще несколько взглядов в зеркало — прелесть, чудо, диво! Мужчины в метро оглядываются: «Девушка, что вы делаете вечером?» На кухне чайник свистит тонко-тонко, омлет начинает подниматься, и корочка у него желтая, как утреннее солнышко…
Будильник перестал звонить самостоятельно. «А теперь встаю, — приказала себе Ксения. — Нужно». Она подтягивает ноги к животу и сбрасывает одеяло. Уже сидя, думает, можно ли назвать это движение зарядкой, и решает, что даже нужно — все равно ничего другого не успеть. «Опять с понедельника!» — думает о себе с раздражением и одергивает ночную рубашку, потому что не любит смотреть на свои ноги. Слава Богу, выглядят они пока еще прилично, но до совершенных ножек голливудских див им далеко. Хотя если бы она нашла в себе силы и позанималась немного…
Утром время летит фантастически быстро. Поэтому сначала на кухню — включить чайник и вывалить на сковородку вчерашние макароны, а потом уже в ванную. В ванной почистить зубы, успешно обходя щеткой начинающую крошиться пломбу (в понедельник обязательно записаться к врачу!), умыться, досадуя на то, что смеситель опять протекает и в мыльнице одна слизь…
Макароны подгорели и припахивают — в который раз утешить себя тем, что «мы — не рабы», в данном случае — желудка.
И так — каждый день…
Перед подачей объявления Ксения вырвалась из-под чуткого руководства Александра и еще раз переписала текст. Беспроигрышную, как тот уверял, фразу «хорошая хозяйка» она заменила на честную — «некоторая рассеянность в домашних и житейских делах», вместо «покладистого характера» предложила «увлечение литературой», а «умение создавать уют домашнего очага» отнесла на последнее место и нейтрализовала «романтичностью».
После опубликования объявления Александр посмотрел на нее непонимающими глазами, хотя, надо отдать ему должное, ничего не сказал. А Ксения стала ждать.
Каждый день, возвращаясь с работы, она нетерпеливо терзала голубой почтовый ящик. Но ящик с грустным постоянством выдавал только сложенные вчетверо газеты и один раз напомнил квитанцией, что давно пора платить за квартиру и свет.
Первое письмо пришло через неделю. Голубой ящик, сжалившись над Ксенией, выдал ей один тонкий конверт.
Мужчину, откликнувшегося на ее объявление, звали Алексеем. Женат он никогда не был, судя по письму, по причине все той же рассеянности в житейских делах, о которой упоминала в своем объявлении и Ксения. Алексей был учителем музыки по классу фортепиано, педагогом пригородной школы-интерната. Первая половина его письма была о музыке, вторая — об еще одном увлечении — рыбалке. Чем еще заниматься холостому мужчине? Прочтя его послание, Ксения поняла, что рыбалка, в сущности, была для Алексея той же музыкой. И раннее, только что зародившееся утро, и желтые распускающиеся кувшинки на воде…
Они обменялись двумя-тремя письмами, и Ксения уже предчувствовала, как утрет Александру нос со всеми его высосанными из пальца «теориями» о невозможности сосуществования в семье двух творческих людей. Но Александру о своих соображениях она на всякий случай не сообщила. Даже для предварительных выводов необходима была личная встреча.
В одну из ближайших суббот, в оговоренное время, Ксения притаилась напротив остановки автобусов в маленьком кафе с прозрачной витриной. Чтобы не привлекать к себе особого внимания, она заказала сок. Ксения допивала уже третий стакан экзотического ананасового и внимательно изучала ЕГО.
Он стоял неподалеку от автобусной остановки, между окрашенным в серо-зеленый крокодиловый цвет киоском и ощетинившимся остатками облупившейся краски мусорным баком. Бак привлекал крупных, красивых зеленых мух. Несколько изумрудных красавиц временами перекидывались на его авоську, из которой чуть ли не до земли свисал мощный, мокро блестящий хвост живой рыбины, и он спокойно отгонял их. Ксения ревниво наблюдала, с каким интересом вскидывает он голову вслед проходящим женщинам, и жалела, что не послала вместе с письмом фотографию. В конце концов она решила выждать еще пять минут (чтобы не показалось, что слишком торопилась на свидание) и выходить.
В этот момент он подобрался и двинулся за высокой, выкрашенной в тревожный красноватый цвет женщиной. Ксения со всех ног бросилась к выходу. Посетители с немым удивлением посмотрели ей вслед.
Остановившись на пороге кафе, Ксения видела, как он объяснял что-то высокой женщине, улыбался, показывая на свою необыкновенную рыбину. Слов слышно не было, но женщина так резво мотала головой из стороны в сторону, что волосы захлестывали ей щеки.
Он вернулся на свой боевой пост и снова стал усиленно вглядываться в проходящих женщин. Ксения решилась. Она подошла к нему и встала рядом.