— Как я хочу, чтобы быстрее обнаружили убийцу и чтобы он оказался посторонним человеком, — сказала Марианна. — Не хватало мне только здесь полицейских физиономий.
— И я так думаю, — поддержал ее Талаба Марзук.
Я спросил о Зухре.
— Бедняжка совсем пала духом, — ответила, вздохнув, Марианна.
— А можно ее повидать? — спросил я.
— Она заперлась в своей комнате и не выходит.
Когда Марианна ушла, я закрыл глаза и глубоко задумался.
Хусни Алям
Фрикико, не упрекай меня!
Потемневшее море бурлит и бушует. В гневе сталкиваются и бьются кипящие волны. Революция. Почему бы и нет?! Пусть она образумит вас и собьет спесь, о потомки рабов! Правда, я тоже один из вас, но уж такова воля судьбы. Одна голубоглазая отчитала меня, заявив, что я неинтеллигентен и что мои сто федданов земли — непрочный капитал. Она решила ждать более подходящей партии.
С балкона отеля «Сесиль» не видно набережной. Но зато, если перегнуться через перила, перед тобой, будто с палубы корабля, открывается бухта, зажатая между парапетом набережной и каменным молом, вытянутым в море, словно огромная рука. Тяжелые волны перекатываются, меняя цвет от синего до черного.
Комната моя напоминает мне наш семейный замок в Танте и поэтому очень стесняет меня. Ушло величие сельских феодалов, настало время дипломов, которыми щеголяют разные подлецы. Хорошо. Пусть будет революция. Пусть она расправится с вами. Я отрекаюсь от вас, обломки старого мира. Я займусь делом.
Фрикико, не упрекай меня.
У меня старое правило — устанавливать приятельские отношения со слугами отелей, в которых я останавливаюсь. И вот однажды, когда нубиец Мухаммед принес мне в номер завтрак, мне вздумалось сказать ему:
— Как неуютно мне и скучно в вашем великолепном отеле.
— Ты долго намерен прожить в Александрии? — спросил он.
— Очень!
— Не лучше ли тебе в таком случае остановиться в каком-нибудь пансионате?
Я вопросительно посмотрел на него.
— Есть один приличный пансионат. У тебя там будет больше развлечений и меньше расходов. Только пусть это останется между нами.
Веселый, исполнительный и вероломный. Служит одним и работает на других, как и большинство моих дорогих соотечественников. Однако действительно, в пансионате хорошая, семейная атмосфера, которая наилучшим образом подходит для того, кто обдумывает проект нового начинания. А что привело меня в «Сесиль», если не укоренившаяся привычка и необузданное тщеславие?!
В оконце на двери появилось красивое лицо. Гораздо более красивое, чем подобает служанке. Даже более красивое, чем подобает хозяйке пансионата. О прекрасная юность! Она пленила меня с первого взгляда.
— Да?!
Крестьянка? Удивительно. Пусть сгниет «Сесиль» в морской пучине.
— По рекомендации Мухаммеда Кямеля из отеля «Сесиль».
Она пригласила меня в холл, а сама удалилась во внутренние комнаты. Я стал разглядывать портреты на стенах. Кто же этот английский офицер? А эта красавица, опирающаяся о спинку кресла? Волнующе красива, однако очень уж старомодна. Фасон ее платья говорит о том, что она современница девы Марии!
Вошла старая женщина, сверкающая золотыми украшениями. Несомненно, хозяйка пансионата. Портрет, конечно, сделан с нее — до того, как ее разрушило время. Законченный тип сводницы-иностранки, отошедшей от дел. А может быть, и не отошедшей, чего бы мне хотелось. Таким образом дело проясняется. Мухаммед Кямель, очевидно, по-своему понял мою жалобу на скуку. И хорошо сделал. Ведь если кто-то заботится о том, как бы облегчить вам жизнь, у вас больше времени остается на обдумывание серьезных начинаний.
— Есть ли у вас свободная комната, мадам?
— Ты жил в «Сесили»?
Я ответил утвердительно. Она улыбнулась. Я бы желал, чтобы она помолодела лет на сорок.
— На сколько дней?
— Не меньше месяца, а возможно, и на год.
— Кроме летнего сезона. Тогда нужно особое соглашение.
— Пусть будет так…
— Студент?
— Из знатной семьи.
— Имя? — она записывала данные в книгу.
— Хусни Алям.
Неинтеллигентный, но со ста федданами земли и вполне довольный жизнью, потому что не знал любви, о которой поется в песнях.
Весьма приличная комната со стенами, окрашенными в фиолетовый цвет. Осенний ветерок играет занавесками. За окном до самого горизонта — море, отливающее яркой голубизной, в небе рассеяны обрывки облаков. Я повернулся к крестьянке, застилавшей постель. У нее крепкое, стройное, красивое тело — мне кажется, она еще не рожала и не делала аборта. Надо бы разведать все местные тайны.