— Как тебя зовут, красавица!
— Зухра.
— Хвала тому, кто дал тебе это имя.
Она без улыбки, кивком, поблагодарила меня.
— Много жильцов в пансионате?
— Двое мужчин и парень вроде тебя…
— Как же можно называть тебя ласково?
— Мое имя Зухра.
Вежлива, но строга больше, чем следовало бы. Ну да это совсем неплохо. Она станет украшением моей будущей квартиры. Она гораздо красивее моей глупой родственницы, которая никак не выберет себе жениха.
Фрикико… не упрекай меня…
— Ты это серьезно?
— Конечно, дорогая.
— Но ты, по-моему, не знаешь любви!
— Я же хочу жениться на тебе!
— Мне кажется, ты не можешь любить.
— Я хочу жениться на тебе, разве это не значит, что я люблю тебя? — сказал я и, подавляя досаду, добавил: — Или ты считаешь, что я недостоин быть твоим мужем?
Немного поколебавшись, она спросила:
— Сколько теперь стоит твоя земля?
Я ответил и направился к выходу.
— Я ухожу, а ты спокойно поразмысли обо всем.
За завтраком я познакомился с остальными жильцами.
Самый старый из них — Амер Вагди, журналист, ушедший на отдых, высокий худощавый человек лет восьмидесяти, завидного здоровья, с морщинистым лицом и глубоко сидящими глазами. Казалось, смерть никак не может найти путей, чтобы подступиться к нему. Я его терпеть не мог; меня возмущало, что он все продолжает жить, тогда как немало молодых людей погибают каждый день.
Имя Талаба Марзука было мне знакомо. Мой дядюшка с большим сочувствием рассказывал нам о наложении ареста на его имущество. Но я, естественно, и вида не подал, что слышал об этом.
— Ты из семьи Алямов из Танты? — спросил Талаба Марзук.
— Да.
— Я знал твоего отца. Он был отличным хозяином.
Он поднялся из-за стола и, обращаясь к Амеру Вагди, заметил:
— Слава аллаху, он недолго оставался под влиянием баламутов.
Заметив, что я не понял, о ком речь, он добавил:
— Я имею в виду вафдистов.
— Я знаю только, — сказал я небрежно, — что он был вафдистом, когда вся страна была вафдистской…
Талаба Марзук кивнул и продолжил свои расспросы:
— У тебя ведь есть брат и сестра?
— Брат служит консулом в Италии, а сестра замужем за нашим послом в Эфиопии.
Щеки его зашевелились.
— А ты?
Я возненавидел его в эту минуту и даже пожелал, чтобы он сгорел или утонул, однако безразличным тоном ответил:
— Ничего…
— И не занимаешься землей?
— Она сдана в аренду, как вам известно, а я думаю заняться чем-нибудь другим.
Третий жилец пансионата, Сархан Аль-Бухейри, бухгалтер компании по производству пряжи в Александрии, внимательно следил за нашей беседой. А тут вмешался в нее:
— Чем же? — спросил он.
— Я еще не решил.
— Может, ты хочешь подыскать себе какую-нибудь должность?
И его я возненавидел. У него легкий деревенский акцент — он прилип к нему на всю жизнь. Он — животное. Даже Мерват не смогла бы повлиять на него, потому что он невоспитан, некультурен и груб.
Если ему вздумается спросить меня о моем аттестате, я запущу в него чашкой с чаем.
— Откуда у тебя такая приверженность к революции?
— Я убежден в ее необходимости…
— Я не верю тебе.
— Верьте, без колебаний.
Он слабо рассмеялся:
— Очевидно, отказ Мерват лишил тебя разума.
— Да что вы, мысль о женитьбе пришла мне в голову лишь на мгновенье, — ответил я раздраженно.
— Да будет милостив аллах к твоему отцу — он дал тебе упорство, но не дал своей мудрости! — тоже не сдержался он.
— Почему ты не рассказываешь нам о своих проектах? — спросила мадам.
— Я еще не решил, на чем остановиться.
— Значит, ты богат?
Я лишь многозначительно улыбнулся, и мадам с интересом посмотрела на меня.
Сархан вместе со мной вошел в кабинку лифта. Он смотрел на меня смеющимися глазами, как бы приглашая познакомиться поближе, и злость моя постепенно ослабевала. Видимо, желая сгладить невольную резкость недавних своих слов, он сказал:
— С должностью сегодня надежнее, но и свободное предпринимательство, если его выбрать с умом…
Я вышел из лифта прежде, чем он закончил фразу, однако его тон говорил больше, чем слова.
Мы расстались. Он направился к трамвайной остановке, я — к гаражу. Проходя мимо кафе «Мирамар», расположенного в нижнем этаже здания, я вспомнил, что мы когда-то бывали здесь с дядюшкой. Он приходил сюда под вечер выкурить наргиле и сидел, завернувшись в мягкую абаю, словно король в торжественном облачении посреди толпы придворных. Да, канули в прошлое те времена, однако он заслуживает лучшей участи, чем та, что ему досталась.