Ибен (презрительно). Ты бы не пустил! Да ты его боишься. Он сильнее – внутрях – чем вы оба вместе!
Питер (ехидно). А ты кто – Самсон?
Ибен. А я все сильнее делаюсь. Чую, как сила во мне растет – все растет и растет – меня прямо-таки распирает!
Встает, надевает куртку и шляпу. Братья следят за ним и понемногу начинают ухмыляться. Ибен смущен и старается не смотреть им в глаза.
Ибен. Пойду чуток пройдусь по дороге.
Питер. В деревню?
Симеон. К Минни?
Ибен (вызывающе). Ага!
Питер (издевательски). К Блуднице вавилонской!
Симеон. Знаем, от чего тебя распирает!
Ибен. Нну… она красивая!
Питер. Двадцать лет красивая!
Симеон. Свежая краска и сорокалетнюю молоденькой телушкой сделает.
Ибен. Да нет ей сорока!
Питер. Стало быть, скоро будет.
Ибен (в отчаянии). А что ты знаешь?
Питер. Все… Сим ее знал… А потом – я…
Симеон. И папаня тебе тоже кое-что может рассказать! Он первый был!
Ибен. То есть как? Он…
Симеон (ухмыляется). Ага! Мы во всем его наследники!
Ибен. Этого еще не хватало! Везде он! Я прямо-таки лопну! (Бешено.) Я ей морду разобью! (Бешено распахивает дверь в задней стене.)
Симеон (подмигивает Питеру и говорит нараспев). Может, и разобьешь… Только ночка-то нынче теплая, красивая – покудова ты дойдешь до нее, так, может, тебе скорее целоваться захочется!
Питер. Так оно и есть!
Оба ржут. Ибен вылетает наружу и хлопает дверью, затем слышно, как хлопает входная дверь. Он появляется из-за угла, становится у ворот и смотрит в небо.
Симеон (смотря ему вслед). Весь в папаню!
Питер. Две капли воды!
Симеон. Пущай собаку собака и сожрет!
Питер. Ага. (После паузы, с вожделением.) А может, через год мы будем в Калифорнии.
Симеон. Ага.
Пауза. Оба зевают.
Пошли-ка спать. (Задувает свечу.)
Симеон и Питер выходят через дверь в задней стене.
Ибен (простирает руки к небу – мятежно). Нну – вон звезда, а он где-то шатается, а я тут, а выше по дороге – Мин, и всё в одну ночь. Целоваться? Ну, так что ж! Она сама, как ночь, такая мягкая и теплая, и мигает, как звезда, а губы у ей теплые, и руки теплые, и пахнет она, ровно теплое вспаханное поле, и такая-то она красивая… Ага! Ей-Богу, она красивая, и плевать я хотел, сколько раз она до меня грешила и с кем грешила, потому как грех мой ничем не хуже никакого прочего!
Быстрыми, широкими шагами Ибен уходит по дороге влево.
Сцена третья
Кромешная предрассветная тьма. Ибен входит слева и идет на ощупь к крыльцу. Он сердито посмеивается и вполголоса ругается.
Ибен. Чертов старый скряга!
Слышно, как он входит в парадную дверь. Пока он идет наверх, все тихо, затем в дверь спальни братьев раздается громкий стук.
Эй, вставайте!
Симеон (ошеломленно). Ктой-то?
Ибен распахивает дверь и входит, держа горящую свечу. Видна спальня братьев. Это комната с косым потолком, образованным крышей. Выпрямиться во весь рост можно только став у стены, делящей верхний этаж пополам. Симеон и Питер спят в двуспальной кровати на переднем плане. Койка Ибена – на заднем.
Ибен (то ли глупо ухмыляется, то ли злобно скалится). Я!
Питер. Да какого черта…
Ибен. У меня новости! (Издает единственный отрывистый, ехидный и грубый смешок.) Ха!
Симеон (сердито). А ты не мог обождать, покудова мы не проснемся?
Ибен. Сейчас рассветет. (Яростно.) А он взял да сызнова женился!
Симеон и Питер (потрясены). Папаня?
Ибен. Окрутился с какой-то бабой лет тридцати пяти – говорят, красивая…
Симеон (в ужасе). Вранье!
Питер. Кто сказал?
Симеон. Надули тебя.
Ибен. За дурня меня считаете, да? Вся деревня говорит. Это проповедник из Нью-Довера приехал, нашему проповеднику рассказал – а в Нью-Довере наш хрыч и окрутился – из ума, знать, выжил – там эта баба и жила…
Питер (больше не сомневается – ошеломлен). Ннну!..
Симеон (так же). Ннну!..
Ибен (садится на кровать, говорит с бешеной ненавистью). Ну, не чертово ли он исчадье? Ведь это нам назло – проклятый старый осел!
Питер (после паузы). Теперь все к ей отойдет.
Симеон. Ага. (После паузы, подавленно.) Нну… дело сделано…
Питер. Дело-то сделано, а вот мы-то уделаны. (После паузы принимается убеждать.) Есть еще золото в Калифорнии, Сим. Нечего нам тут больше оставаться.