В страшном сне не приснилось бы Валентине Витальевне, что у неё вообще может хоть что-то быть с этим непромытым и крайне озабоченным типом. Но он был таким ненавязчиво-липким и всё время рассказывал такие пошло-извращённые истории, что у Вали пересыхало во рту. Он был уверен, что все девчонки, в конечном счёте, хотят одного и ломаются просто из приличия.
Этот Толик или Коля, рассказывал, как некоторые девчонки специально подпаивают местных котов и кошек валерьянкой. Валя не понимала, зачем тогда Толик, наклонившись к самому её уху, шептал, что как только кошаки подсядут на эту их кошачью дурь, девки жуть как рады. Ночами выходят они на берег водохранилища, и лежат под луной, раздвинув ноги. Нальют себе валерьянки в причинное место и ждут, когда на запах придёт какой-нибудь бездомный кошара и станет вылизывать её там своим остро-шершавым языком.
Валя зажмуривала глаза и затыкала уши. Нельзя было и представить более мерзкой гадости. Одним словом, он её просто уболтал. Всё случилось в сарае, на куче сваленного и отсыревшего барахла. И всё оказалось, как и предупреждала Тамара Петровна, грязно, больно и очень стыдно.
Первые годы их супружеской жизни гулял Лев Георгиевич от неё отчаянно! Или с отчаянья, кто знает. Валентина Витальевна сначала очень опасалась, что он её бросит, но потом неожиданно успокоилась. Она вдруг поняла, что никуда он от неё не денется, и стала спокойна как удав. А может, это был и не покой вовсе, а просто равнодушие. Хотя первые лет двадцать Лев Георгиевич постоянно говорил о разводе, причём, как о деле уже давно решённом.
Хозяйка Валентина Витальевна оказалась никудышная. Всё её трудолюбие осело толстым слоем пыли по шкафам и комодам, и стало ужасно лень не то чтоб постели застилать или посуду там мыть – до себя-то руки не всегда доходили. Лев Георгиевич часто обзывал её и неряхой, и засранкой, и вонючкой. Валентина Витальевна никогда не отвечала. Забавно Валентине Витальевне было то, что на людях он всегда вёл себя с ней как пылкий любовник: прилюдно целовал её руки и называл «моя королева». Никаких особенных чувств Валентина Витальевна к своему мужу никогда не испытывала, не считая лёгкой брезгливости, особенно тогда, когда запихивала в стиральную машинку его грязное бельё со следами чужих женщин.
Их взрослая дочь уже давно жила отдельно и тоже особых эмоций у Валентины Витальевны не вызывала. Впрочем, было одно яркое воспоминание. Веронику Валентина Витальевна рожала очень тяжело и долго: почти сутки. И когда к ней на грудь положили это сморщенное склизко-орущее существо, причину её жутких мучений, она, с трудом преодолевая чувство тошноты, едва не сбросила дочь на пол. Хорошо, что руки были под капельницами, да и сил совсем уже не осталось. Тем самым неприятного инцидента удалось избежать.
Но потом всё как-то забылось. Ребёнок оказался спокойным и особых проблем не доставлял. Свою первую реакцию на дочь Валентина Витальевна списала на послеродовой психоз и терпеливо ждала, когда же проснутся материнские чувства. Но чувства так и не проснулись. Хотя и это не особо огорчило Валентину Витальевну. Матерью она была вполне нормальной: терпеливой и в меру ответственной.
Той весной, после похорон Аллочки Аслановны, когда Валентину Витальевну впервые посетил этот странно-мерцающий сон с таким неожиданным и пикантным финалом, случилось ещё одно удивительное происшествие: кот Савва загулял. Что, конечно, для кота, особенно по весне, дело вполне естественное. Пропадал Савва где-то целыми сутками напролёт, заставляя Валентину Витальевну просыпаться по ночам и с тревогой прислушиваться к диким завываниям кошек и далёкому лаю бездомных собак. Но, как и муж Валентины Витальевны, Савва всегда возвращался – грязный ободранный, жутко худой и дико голодный – но возвращался. А тут пропал почти на полторы недели. Валентина Витальевна боялась, что Савву разорвали собаки, или сволочи соседи опять разложили свой крысиный яд в доступном для животного месте. Да и потом Савва был уже очень старым котом, да ещё и глухим на левое ухо. И опасения её оказались не напрасны.