Спустя ещё пару дней после томительного ожидания, муж Валентины Витальевны нашёл Савву у выгребной ямы, уже околевшего, со свалявшейся шерстью и раздробленной головой. Надо сказать, что Лев Георгиевич всегда недолюбливал это наглое и бесполезное животное. Не без злорадства сообщив о случившемся Валентине Витальевне, Лев Георгиевич взял лопату и зарыл Савву на заднем дворе у гаража.
Этой ночью Валентина Витальевна долго не могла заснуть. За стенкой в соседней комнате постукивало и шуршало. Было похоже, что какой-то металлический червь методично и старательно что-то пережёвывает. «Это настенные часы», – откуда-то издалека подумала Валентина Витальевна, – «Как странно, что я никогда не обращала внимания на этот звук раньше!» Во рту было горько, и ещё холодно ногам. И от этой горечи на языке вертелись названия каких-то замысловатых весенних цветов: гиацинты, анемоны… Названия эти были тревожно-горькие и тёмно-синие. Валентина Витальевна вспомнила, как Савва разорвал подушку, и его серую морду с залысинами под ушами, и перо на кошачьем бледно-розовом языке, и неожиданно заплакала.
Ей снились синие сумерки и странная зима с огромным количеством пуха и перьев, вместо снега. Валентина Витальевна катилась со склона совершенно голой, перья густо летели с неба, разносимые ветром, все деревья и земля были в пуху. Пух залеплял ей глаза, попадал в рот и нос, мешая дышать, было очень щекотно и смешно, и ещё ужасно стыдно. Кто-то беззвучно просил и умолял Валентину Витальевну разжать колени, и от этой мольбы и просьб Валентине Витальевне становилось обжигающе жарко. Тонкие перья касались её тела и дразнили его не только снаружи, но и изнутри. Едва не задохнувшись, Валентина Витальевна разжала колени и проснулась. Проснулась она от тяжёлой ноющей боли внизу живота, ей показалось, что внутри неё лежит огромный раскалённый булыжник. Валентина Витальевна раздвинула ноги и засунула внутрь себя два пальца – там было тесно, очень горячо и липко.
А на следующий день вернулся Савва – худой ободранный, но вполне себе живой и голодный. Видимо, муж Валентины Витальевны похоронил кого-то другого, очень похожего на Савву, так как предположить, что Савва каким-то чудесным образом ожил и откопался, было бы совсем нелепо. После этого случая Лев Георгиевич сменил прозвище Саввы с «Сукиного кота» на «Кладбище домашних животных». Тем более, облезлому и вонючему Савве эта кличка подходила как нельзя лучше. А в скором времени Савва и вовсе впал в глубокий кошачий маразм: прыгал на стены и, забравшись на самый верх платяного шкафа, с утробным урчанием обоссывал сверху всю комнату. Лев Георгиевич неоднократно предлагал Валентине Витальевне усыпить сумасшедшее животное, пока он сам его не удавил. Но Валентина Витальевна была непреклонна и отвечала, что скорее она удавит Льва Георгиевича, если тот посмеет тронуть Савву.
Но, спустя чуть больше месяца, Лев Георгиевич сам удавился в своём гараже. Лето было жаркое и нашли его только спустя несколько дней, по запаху. Смерть его была какой-то нелепой и постыдной. Валентине Витальевне было неловко, что её муж повесился, и она рассказывала соседям и сослуживцем по работе, что Лев Георгиевич угорел. Конечно, поползли слухи, и Валентина Витальевна часто ловила на себе любопытно-сочувствующие взгляды и слышала жаркий шёпот за своей спиной, который тут же смолкал при её появлении. Но всё это, как и «несчастный случай» с её мужем, не сильно тревожило Валентину Витальевну. Её дни были сонные и пустые. Валентина Витальевна ждала ночи, с её яркими, непонятными снами.
Все хлопоты, связанные с похоронами, взяла на себя дочь, тут же прилетевшая, едва узнав о трагическом событии. Валентину Витальевну удивило, как Вероника вела себя на похоронах: рыдала, не отходила от гроба и всё гладила руки и лоб Льву Георгиевичу. Валентина Витальевна и предположить не могла, что Вероника так сильно любила отца. Сама она не пролила и слезинки. Слёзы всегда были у неё далеко, да и плакать совсем не хотелось, а притворяться она не умела.
Следующей ночью Валентине Витальевне приснился Лев Георгиевич, чем крайне изумил её даже во сне. Он никогда не снился ей раньше. Да и сейчас приснился не сам он, а как бы приснилось его присутствие. Во сне Льву Георгиевичу было очень нужно сообщить Валентине Витальевне одну важную вещь. Но в связи с тем, что он умер, он не как не мог сделать это напрямую, так сказать, непосредственно, а только опосредованно. Одним словом, всё было ужасно запутано, но жутко интересно. Во всём этом была какая-то тайна и загадка, которую Валентина Витальевна должна была непременно разгадать.