Когда он ушел, я испытала облегчение, но вместе с тем и другое чувство — мне стало неприятно, что я осталась одна. Может показаться странным, что, когда я убежала из дому, собиралась уехать в чужой город, жить в гостинице, никакого страха или неловкости я не испытывала, а вот теперь, в этом доме, испытала. Наверное, я слишком раскисла. Поднимаясь по лестнице вслед за директором, я выпрямила спину, набрала в легкие побольше воздуху и расправила плечи.
Директор отпер одну из дверей, пропустил меня вперед и поставил мой чемоданчик.
— Комната на двоих, но я обещал вашему отцу, что вы будете одна. Располагайтесь, ужин через полчаса.
Он кивнул мне и взялся за ручку двери, собираясь уйти, но задержался. Видно, что-то заставило его взглянуть на меня попристальней. Я стояла у стола, словно не зная, что мне делать дальше, и смотрела на него набычившись. Я вдруг почувствовала себя покинутой всем миром и, кроме того, ужасно усталой. Ноги не держали меня.
— Вы студентка? — спросил директор.
— Нет.
— Значит, работаете?
— Нет... Учусь в школе медицинских сестер.
Директор откровенно удивился.
— Медицинских сестер, — повторила я.
На этот раз директор сумел довольно удачно притвориться.
— Что ж, неплохо... Профессия трудная, но благородная... Приятного отдыха.
И, театрально кивнув, закрыл за собой дверь.
Я села на единственный в комнате стул, и меня охватила злоба. Какое дело этому директору дома отдыха, учусь я или нет, чему я учусь, и не все ли ему равно, подходящую я выбрала профессию или неподходящую, благородную или нет... Я была уверена, что его мнение обо мне резко изменилось и что, кроме того, мой отец сильно упал в его глазах. Отец медицинской сестры! Неужели он не может пристроить свою дочь к чему-нибудь более стоящему: дипломатии, внешней торговле? Впрочем, едва ли этот тип разбирался в таких вопросах, но о медицинских сестрах у него, как и у большинства людей, было вполне определенное представление.
Я быстренько вытащила из чемодана пижаму, умылась, приняла снотворное и легла. Никакой ужин не мог меня соблазнить, мне нужно было только одно — забыть, где я, и забыть, почему я здесь.
Сейчас, перечитывая первые страницы, я вижу, что они написаны человеком глубоко уязвленным, человеком, который на что-то обижен, который чуть ли не родился, как говорится, обиженный богом. Бывают ведь и такие. Кто знает? Про себя мне трудно сказать. Что я злая — это точно. Что мне всегда чего-то не хватает — тоже верно. Но чего — я и сама не знаю.
Семья у нас вполне состоятельная. Родители зарабатывают столько, что за последние два-три года купили и квартиру и машину. Правда, эта состоятельность странная — вроде все у нас есть, но какая нам от этого радость, понять трудно. Что-то тут не так, но что — не могу сказать. Знаю только, что лично мне абсолютно безразлично, есть у нас квартира и машина или нет. Абсолютно безразлично! Стало быть, ясно — со мной что-то не так.
ГЛАВА II
Разбудил меня стук в дверь. Я открыла глаза и очень долго — во всяком случае, мне так показалось — не могла понять, где я, что это за комната, кровать, стол, и даже испугалась, в своем ли я уме, коли не могу понять, где я нахожусь. Такое случалось со мной раза два-три в жизни — на несколько мгновений вдруг охватывает жуткая паника, потом вспыхивает какая-то искорка и память вдруг возвращается. Еще не опомнившись до конца, я приподнялась на локте. Тот, кто перед этим стучал, медленно приоткрыл дверь. Появилась физиономия директора, и тогда я в одно мгновенье заняла собственное место, просто плюхнулась, погрузилась в воды собственной жизни — бегство из дому, грязный вагон, приезд в дом отдыха...
— Простите, — сказал директор, — поскольку завтрак кончился, а вы не пришли, мы там внизу забеспокоились.
Я молчала, еще не совсем проснувшись, к тому же было ясно, почему я не пришла завтракать, и ясно, что они (кто — они?) беспокоились зря. Наконец я произнесла:
— Хорошо.
На лице директора заиграла любезная улыбка, и оно медленно уплыло.
Я долго осматривалась, соображая, куда я положила часы, и наконец увидела их у себя на руке. Стрелки остановились где-то в районе шести. Мне стало досадно, что я не поддержала разговор с директором — не узнала хотя бы, который час. Солнце освещало узкую полоску у окна — значит, стояло уже довольно высоко. И тут я вдруг почувствовала страшный голод.
В чемоданчике ничего съестного, разумеется, не нашлось, но зато я установила, что все мои туалетные принадлежности при мне, в полном порядке — просто чудо, если вспомнить, в каком состоянии и с какой скоростью я собирала вещи. Осмотрела я и свои туалеты, оказавшиеся налицо, — серая юбка и жакет, темно-красное платье, черная кофточка, клетчатая юбка — и все.