Она убрала клокочущую голову из духовки, с криком побежала в ванную, но поскользнулась на разлитом супе и повалилась на пол. Лицо бурлящей лужей растеклось по ламинату. Анна уже не видела — за неимением глаз; Анна больше не слышала — уши заслонила кожа. Только каким-то чудом сохранился нюх. Пахло сразу всем: полевыми мелкими цветами, скошенной травой, ее ребенком — сыном, выхлопами газа, докторской колбасой, копченой колбасой и финским сервелатом, пахло деревьями, животными и ночью, пахло всем тем, чем пахнет в феврале и дальше — в марте, апреле, летом, ранней осенью и в Рождество. Пахло даже ламантинами в центральном зоопарке — не пахло только Богом. Бога Анна не чувствовала. Анна чувствовала холод.
Вдруг на ее пятку приземлилась крошечная снежинка — и сразу же растаяла.
«Снег. Не было снега…»
По ногам, рукам, по голове ее стали неслышно бить снежинки. Она чувствовала, как на шипящей коже тает снег, и хотела заплакать. Но заплакать не получалось — за неимением глаз. А снег все падал, падал — и вот уже Анна превратилась в один сплошной сугроб — снег таял медленней, чем падал. А Анне только очень хотелось плакать.
Вдалеке послышался какой-то незнакомый запах. Анна напрягла все оставшиеся силы, чтобы уловить его. И тогда под метровым слоем тающего снега, за распахнутым настежь окном, перед накаленной докрасна духовкой вздрогнула крошечная мысль:
«Суп… Пахнет курицей… Куриный…»
Это была последняя мысль Анны Андреевны Шестовой.
Бог был.
Пьеса для чтения
Сто рублей
Диме,
другу дней моих суровых…
и далее по тексту
День. Сетевая кофейня во французском стиле. Играет Джо Дассен, Шарль Азнавур и Эдит Пиаф. Довольно многолюдно. Пожилая пара облюбовала себе столик у окна и ядовито перешептывается об образовании. Рядом сидит молодая девушка. Читает. Читает Стругацких. Читает увлеченно, внимательно — очевидно, находя параллели. Остальные посетители ничем не примечательны, если не считать ребят, отдыхающих после школы. Из них выделяется одна девочка, которая еще сыграет свою роль в сюжете. Дети, впрочем, скоро пойдут домой. Делать уроки.
Витя — молодой человек двадцати лет, в красивом пальто. Пальто ему велико и напоминает армейскую шинель. Символизм не проходит мимо внимания Вити, заставляя его стесняться, краснеть и обижаться на самое себя. Он подходит к баристе и заказывает кофе.
БАРИСТА. Вам как обычно?
Витя улыбается и кивает. Бариста (симпатичная помолвленная казашка) одаривает его ответной улыбкой, случайно соскальзывая взглядом на пальто. Витя это замечает и спешит раздеться.
БАРИСТА. Баллы будете снимать?
ВИТЯ. Буду.
Он демонстрирует баристе телефон, берет кофе и садится за столик посередь кафе. Достает книжку, название которой слишком длинно, чтобы воспроизводить его в пьесе. Пытается читать. Не выходит. Оглядывает окружающих: детей, пожилую пару, девушку. Девушка кажется Вите красивой. Весьма и весьма красивой. Красивой невероятно. Очень красивой. Он моментально в нее влюбляется — и на всю жизнь. Витя снова краснеет и прячет взгляд обратно в книгу.
ВИТЯ (шепотом, про себя). …Значениями аналитических элементов являются конкретные данные, факты, полученные путем наблюдения…
Витя снова откладывает книгу, пробует кофе — слишком горячий. Наконец сдается, опускает книгу на колени и достает телефон. Начинает играть в стрелялку. Улыбается победно, без тени стыда.
В кафе заходит Миша. Миша ровесник Вити. Одет похоже, но с таким вкусом, который позволяет предположить, что одевает его мама. Так оно и есть. Не без щегольства он откидывает полу своего черного пальто, находит глазами Витю и кивает ему. Тот спешно убирает телефон в карман.
БАРИСТА. Вам как обычно?
МИША. Да, будьте добры.
БАРИСТА. Сто рублей. По карте?
МИША (смеясь ее невежеству). Картой.
Миша расплачивается, берет кофе и подходит к другу. Они обмениваются не по возрасту крепким рукопожатием и садятся друг напротив друга. Молчание.
ВИТЯ. Может, хоть пальто снимешь?
МИША. Точно, забыл.
И хотя Миша, конечно, ничего не забывал, а нарочно прошел всю кофейню насквозь в демисезонном Armani, сейчас он прислушивается к совету друга и вешает пальто на крючок. Возвращается. Молчание.