На следующий день после его отъезда Диминым родителям пришла повестка. Он купил билеты в спешке и улетел без багажа, забыв прихватить с собой даже носки.
Глава 7
Музыкальная
«Все. Последнее средство. Крайнее», — подумала Даша, обнимая себя за коленку. Луна поднялась уже так высоко, что вся Дашина комната на двадцать третьем этаже побелела, словно прекрасная птица какаду — «…или большая жемчужина, — улыбнулась Даша. — Вроде таких, которые носит бабушка Ирина». Даша свесилась с кровати и дотянулась до наушников на тумбочке. «Чего бы такого послушать? — спросила она себя. — Надо бы что-нибудь грузинское… Но ведь не хочется ничего такого! Что-то Дима скидывал… — Она проверила. Дима ей скидывал Бетховена. — Ну нет, любимый. Вот поженимся — и будем слушать Брамса, Бетховена, Шопена, все, что душа попросит. А пока буду слушать, чего хочется мне лично. А мне лично хочется послушать Самую Крутую и Невероятную Певицу на Свете». Даша включила песню, откинулась на подушки, как Алиенора Аквитанская на пуф, и так же, как она, прикрыла очи.
Самая Крутая и Невероятная Певица на Свете писала обалденно красивые песни. Настолько, что…
«Стоп! — оборвала себя Даша, сердито останавливая песню. — А я что, получается, некрасивые пишу? Очень красивые! Самые красивые вообще, какие только бывают». И чтобы в этом убедиться, поставила собственную песню. Она называлась «Поезда» — и ее Даша посвятила маме. Вся она была негромкая, фортепианная, только изредка где-то на фоне слышались чистые, нежнее нежного игравшие скрипки, а открывал песню удивительный перелив стеклянной гармоники.
Здесь снова появлялась гармоника и неожиданно из ниоткуда возникала гитара; она играла словно против фортепиано, в другую сторону, но диссонанса не случалось, случалось удивительное волшебство, которое единственно бывает, когда очень непохожие друг на друга люди вдруг становятся друзьями.
Стоило Даше добраться до этих строчек, как она живо представила себе Диму в Тбилиси, его красивый голос, и маму, ее большие зеленые глаза.
Музыка замирала, сцена погружалась в полумрак. Все останавливалось на пару томительных мгновений.
А потом возникало вновь.
В этот момент на сцене (да и в студии, и дома, если она играла «Поезда» друзьям) Даша оставляла пианино и брала в руки гитару. Чудесные высокие переливы, гармоничные и светлые, становились все громче, ярче, а Даша думала исключительно о маме — в тон ее мыслям в песне появлялись барабаны, энергичные, чуть ли не танцевальные, но совершенно не злые. Размеренный темп песни ускорялся, наэлектризовывался вместе с тем, как Даша вспоминала мамины черты лица, нежные волосы, шершавые кисти рук, элегантные туфельки, полуулыбку — а когда наконец осколки образов собирались в цельную мозаику (это случалось всегда в разное время, а пару раз не случилось вообще и пришлось закончить песню прямо тут), когда все собиралось воедино, она давала незаметный сигнал группе играть так громко, как только возможно, и пела:
Инструменты исчезали постепенно: сначала барабаны, потом гитара. Когда пропадали скрипки, Даша снова пересаживалась за фортепиано и под тихий аккомпанемент стеклянной гармоники допевала: