РУДОЛЬФ. Он мой племянник. Его отец просил показать Артуру…
АРТЮР (тихо). Я Артюр.
РУДОЛЬФ (не обращая внимания). Просил показать, что такое настоящая жизнь северного оленя. Так что если я услышу еще хоть одну реплику в его адрес — полетите отсюда.
КОСУЛЯ ДАША (часто моргая). Что, и я полечу?
РУДОЛЬФ (смягчаясь). К вам у меня будет отдельный разговор…
Нос Рудольфа багровеет, он замечает это и отворачивается.
АРТЮР. Ну хорошо, Давид, а откуда вы родом? Я похожих на вас оленей еще не видел.
ПЕТЯ. Видок у тебя, конечно, да. Ниче такой.
ДАВИД. Это долгая история, друзья. Представьте себе, я из вымирающего вида. Да-да, вымирающего!..
Мужик бьет себя топором по руке. Взвывает.
ДАВИД. Я вырос в Китае, в заповеднике. Меня растили под бесконечным присмотром, с походами по клиникам, с едой, приготовленной людьми…
ВАСЯ. Подфартило.
ДАВИД. Если бы так! Всю жизнь я мечтал о свободе. И вот, улучив момент, сбежал из своей темницы и направил копыта сюда. Я многое слышал о вашей упряжке и решил, что лучше места для оленя мне не отыскать.
Молчание. Артюр снова чихает, но на этот раз от него никто не отшатывается. Потом Артюр чихает второй раз, третий. На четвертый Вася не выдерживает.
ВАСЯ. Да захлопни уже хлеборезку!
АРТЮР (визгливо). Сам закрой!
Вася пытается вырваться из упряжки и толкнуть Артюра, но Рудольф с силой бьет по нему задним копытом. Вася отшатывается.
РУДОЛЬФ. Остыл!
КОСУЛЯ ДАША. Вы скажите лучше, как год у кого прошел, ну этот в смысле, который кончается сейчас. Вот у меня прекрасно, я и скакала, и прыгала, и однажды грибов столько нашла, что потом уйти никуда не могла, а потом ушла, а там браконьер был, но я убежала и еще плюнула ему в сумку, когда убегала.
ДАВИД. А как вы плюнули?
КОСУЛЯ ДАША (в замешательстве). Так слюной.
ДАВИД. Ну вы ведь от него убегали. А сумка не с ним была?
КОСУЛЯ ДАША. С ним.
ДАВИД. А как тогда плюнули?
КОСУЛЯ ДАША. Слюной.
Пауза.
ПЕТЯ. Вот у меня год отвратный был.
ДАВИД. Почему же?
ПЕТЯ. Вася подтвердит. Ну не то что отвратный прям. Как обычно, короче. Тащим по полдня, а потом спим по полдня. Ладно бы еще бабы были — так какое там, одна на все село.
ВАСЯ. Слепая, блин.
ПЕТЯ (на выдохе). Слепая.
ДАВИД. То есть плодиться не с кем?
ПЕТЯ. Да ладно плодиться, ну просто как-то…
ВАСЯ. Скучно.
ПЕТЯ. Во. Скучно.
ДАВИД. Так не случилось же ничего плохого?
ВАСЯ. Каждый день, как батраки, блин, возим эти банки сраные. И людей с банками. А я… (Мечтательно.) Я иногда представляю, что у меня свой луг есть. Ну, небольшой такой луг, но свой. Людей там никаких, ну ни одного вообще, и упряжек нет, и саней. А зато мох, бобы всякие, грибы вот в избытке. Сколько хочешь. И солнышко. А то у нас муть серая на небе все время. Задрало.
ПЕТЯ (кивает). Задрало.
ВАСЯ. Главное, так, сука, каждый год… Я ведь и не жил толком. Ну, сам то есть, для себя. Каждый год с Петей идем просить об увольнении, а им хоть бы черт. Только в том году… (Робко.) В начале года, короче, сказали, что отпустят, если год отхожу. В ноябре отпустить обещали.
Пауза.
ДАВИД. И ничего?
ВАСЯ (хмуро, в себя). Жду еще.
ДАВИД. Уже ведь конец декабря! Так они вам отказали?
ВАСЯ (грубо). Сказал, блин, что жду еще. Молчат, значит. (Примирительно.) Че их трогать. Передумают еще…
АРТЮР (вдохновенно). Василий, ты когда говорил про свой луг, про людей — ты говорил, как настоящий поэт! Ты не пробовал писать стихи? Мне кажется, у тебя бы прекрасно вышло!
ВАСЯ. Иди лесом.
Молчание. Ветер усиливается, мужик скидывает куртку и начинает делать перед елкой разминку. Артюр набирается смелости и тихо, озираясь на Рудольфа, заговаривает.
АРТЮР. А я всегда мечтал писать стихи. Знаю, что смешно, но ведь так хочется! Иногда вот смотришь на ветер и думаешь: не ветер это, а порыв. Ну, прекрасный. А потом глядишь на брата своего, на оленя северного, и понимаешь: какой олень, дурак, это же гордый зверь!