— Зачем?
— Чтобы обратить поражение в победу.
— Не понимаю, Тихон.
— Сейчас поймешь. Тебе кажется, облапошил нас владелец трехсот отелей, обвел вокруг пальца, да? Гений бизнеса, не так ли? Но снимали-то нас его людишки воровски. Без контрактика снимали. Подставляешь, какой судебный процесс раскатают мои адвокаты в Страсбурге или Гааге, когда я вручу им копии всех наших десяти видеокассет? Да за такое пиратство они разорят Аббаса Юсифа Харбали. Пустят по миру. За назначенные мной тридцать процентов отсуженных миллионов. Ой как падки на деньги шакалы Фемиды!
Лира ни разу не видела своего возлюбленного в состоянии такой холодной ярости ума. Он ронял слова, будто камни в пропасть.
— Да не позже чем зимой сучище Аббас сам приползет ко мне, И за лодочку, будь покойна, сполна рассчитается. И от кассетного бизнеса предложит половинную долю, фифти-фифти.
— Опомнись, Тихон. На кассетах — мы с тобой, — жалостливо выдохнула Лира.
— Но: разве мы не прекрасный? А наши объятия — не подобны объятиям богов?.. Постой, постой, — он хлопнул себя ладонью по лбу. — Наконец-то моя головушка заработала! У Аббаса есть точка и побольней. Знаешь, что я купил за двести долларов в лавке у Ахмета Фаиза? Материал для ленты мирового класса! Нанимаю режиссера, того же Юрку Кару, он талантище, снял «Мастер и Маргариту», — и пускай монтирует, доснимает, что нужно.
— А сюжет?
— Да не надо ничего выдумывать! История о том, как хитрющий лис Аббас завлек в свои коварные сети белокурых великанов — чем не шедевр! Похлеще «Эмманюэль»! Хоть в Каннах, хоть в Венеции народец забалдеет. Считай, твоя мечта сбылась — к весне станешь кинозвездой.
— Порнозвездой, — устало обронила Лира.
— А Чиччолина! Вроде бы панельная девка, а в итальянский парламент пролезла, всей римской публики любимица. Приехала в Москву — и с Жириком обнималась в ночном клубе, я тоже ее там облобызал, средиземноморскую звезду.
— Порнозвезду.
— Ну что ты заладила…
— А я не порнозвезда, Тихон Водопьянов. И никогда ею не стану! Я…
— Секунду! — перебил ее Тихон. — Кажется, я нащупываю еще одну болевую шишку у Аббаса. Да какую!.. Ох и попляшет он у меня!
— Извини, мой милый, — сказала Лира. — Я отлучусь на минутку, освежусь в туалете. Господи, как разболелась голова! Смертельно…
Она ушла за занавеску, дверца щелкнула. Тихон опять приложился к виски и принялся во всех деталях просчитывать «Операцию Аббас».
Бутылка была выпита на три четверти. Тихон взглянул на часы. Прошло двадцать пять минут как Лира покинула его. Встревоженный он поднялся. Отодвинул занавеску. Подошел к дверце с рубиновым огоньком. Пошевелил ручку, осторожно постучал.
Еще через минуту он надавил плечом на дверцу. Замок хрустнул.
Его дабиз, его пряно пахнущее съедобное растение, его красавица-пери, полная неги и сладострастия, полулежала перед ним в блаженной улыбкой.
И перерезанным горлом.
Кинжал из гарема, выкованный исфаганскими оружейниками, был зажат в правой руке, а левой она стиснула себе грудь, как это делал все сумасшедшие вечероночеутродни он, Тихон, новый русский, нью рашен.
И кровь уже запеклась.
Бутылка бы а выпита. Он с трудом выдирался из кровавого марева сна — привидится же такая несуразица! Взглянул на часы. Прошло двадцать пять минут как Лира покинула его. Встревоженный, он поднялся. Отодвинул занавеску. Подошел к дверце с рубиновым огоньком. Пошевелил черную ручку, осторожно постучал.
Еще через минуту он надавил плечом на дверцу. Замок хрустнул.
Тесная кабина пустовала. Не веря глазам, он вошел вовнутрь. Пустота. Справа на стене висело зеркало. Из центра его, будто пробитого пулей, бежали трещины, образуя десятки длинных извилистых зеркалец.
И в каждом из них он увидел мутнеющим взором Лиру.
Его дабиз, его пряно пахнущее съедобное растение, его красавица-пери, полная неги и сладострастия, шла обнаженной по саду с неисчислимым множеством роз.
Она возвращалась в «Раковину любви».
И ни разу не оглянулась на Тихона.
И не все розы еще расцвели.
Багдад, май 1997.