Она глубоко вздохнула и, подняв лампу, вышла на лестницу. Приблизившись к перилам, она услышала шаги – легкость поступи явно выдавала женщину. Энни могла представить себе единственную женщину, способную путешествовать по ночам в сопровождении отряда. Но это невозможно. Та женщина находится под домашним арестом более чем в тридцати милях отсюда.
Засунув пистолет поглубже в складки халата, она подняла лампу, чтобы взглянуть на фигуру внизу.
Полночная посетительница остановилась и подняла голову. Черты ее лица скрывал капюшон свободного плаща.
Энни не надо было видеть ее лицо, чтобы понять, кто ворвался к ней в дом. Она с достоинством двинулась вниз по ступеням. Проходя мимо портрета, который она сберегла, унеся с чердака, Энни подняла глаза на лицо своей матери и беззвучно прошептала: «Помоги мне, мама. Если ты видишь меня с небес, попроси защитить меня и твоего нерожденного внука». Пока она шла по ступенькам, она овладела собой настолько, что уже могла говорить, не выдавая страха.
– Добрый вечер, ваше высочество, – или, лучше сказать, доброе утро? Чему обязана чести этого… весьма необычного визита?
Облаченные в перчатки руки откинули бархатный капюшон, открывая взгляду золотистые волосы Великой Мадемуазель и ее надменное лицо.
– Я вижу, что теперь, Корбей, вы ведете себя еще более нагло. Я нахожу это в высшей степени неподобающим. – Осмотрев с головы до ног растрепанную хозяйку дома, принцесса один за другим освободила свои пальчики из кожаных перчаток. – Я должна простоять здесь всю ночь? Вы совсем забыли о правилах хорошего тона!
Энни покраснела от гнева. Эта женщина является без приглашения посреди ночи с вооруженной охраной да еще ждет, что ее примут так, словно она заглянула на чашку шоколада. У Энни совершенно не было желания продолжать эту игру. Она выпрямилась, теперь сразу было видно, что она в положении.
– Это не я, ваше высочество, забыла, как мне кажется, правила хорошего тона.
Царственные глаза сузились. – Попридержите свой язычок, Корбей. Когда я появляюсь, вы должны быть благодарны судьбе, что принимаете меня. И позднее время не извиняет того, что вы заставляете меня ждать в прихожей, словно я – какой-то низкородный купец.
Энни уставилась на свою гостью. При дворе каждый знал, что принцесса была изгнана в ее заброшенное владение в Сен-Форже, что ей запретили возвращаться в Париж король и ее собственный отец. Зачем же она приехала сюда? И что теперь делать?
Она не могла пригласить принцессу в гостиную. Открывая без помощи слуг тяжелые двери, она будет вынуждена обнаружить то, что она вооружена. Энни глубоко присела в реверансе.
Им придется оставаться в прихожей, это единственная возможность. Вновь обретя спокойствие, Энни прошла к паре стульев возле небольшого столика.
– Прошу прощения, но поздний час не позволяет мне принять вас как подобает, ваше высочество. И тем не менее попрошу вас присесть.
– Я сяду, но лишь из-за того, что вы, очевидно, не в состоянии долго стоять. – Вглядываясь в распухший живот Энни, принцесса села и жестом позволила Энни к ней присоединиться.
Лампа слегка пошатнулась, когда Энни ставила ее на стол между ними. Озабоченная тем, чтобы пистолет оставался незамеченным, она опустилась в кресло.
Великая Мадемуазель, внешне невозмутимая, откинулась назад.
В комнате установилась тишина, напряженная, как натянутая тетива лука.
Энни заговорила первой:
– Простите, что повторяюсь, но ваше высочество так и не ответили, зачем вы приехали с вооруженной охраной. Неужели для того, чтобы поговорить со мной?
К ее изумлению, Великая Мадемуазель улыбнулась.
– Вы никогда не боялись говорить напрямую самое главное, Корбей. Это ваша главная особенность. – Она старательно разглаживала на колене смятые перчатки. – Возможно, это может показаться странным, но я приехала поговорить с вами о Филиппе.
Услышав имя своего мужа в устах этой женщины, Энни вновь вспыхнула от гнева. Каких бы принцесса ни была королевских кровей, но неужели у нее нет чувства стыда?
Великая Мадемуазель не обратила никакого внимания на открытую враждебность во взгляде Энни.
– Думаю, будет лучше, если мы поговорим наедине. Вы можете отпустить ваших бестолковых слуг, которые притаились за моей спиной. Уверяю вас, Корбей, нет нужды в спасательной команде. – Она кивком головы указала на спрятанную руку Энни. – Это же касается и пистолета.
Пальцы Энни невольно разжались, словно пистолет раскалился докрасна. Она продолжала держать его, вовремя сообразив, что иначе он просто упадет на пол.
Принцесса встала, что вынудило подняться и Энни. Она сунула пистолет в карман халата. Несмотря на все заверения Великой Мадемуазель, все же он не помешает.
– Я пошла на большой риск, явившись сюда, – продолжила Великая Мадемуазель. – Если регентша обнаружит, что я, без ее дозволения, настолько приблизилась к Парижу, я могу никогда больше не увидеть земли Франции. Нельзя терять ни минуты драгоценного времени. Нам надо поговорить, но без посторонних ушей.
Энни решила, что лучше довериться принцессе. Тем более что у нее особо не было выбора. Она предложила пройти в библиотеку, они вошли и закрыли за собой дверь.
Принцесса села.
– Я никогда не забываю долг чести, Корбей. Однажды вы встали между мной и смертью, и это стоило вам самого ценного, что может отдать женщина. – Ее суровые голубые глаза на мгновение смягчились и вновь заледенели. – Может быть, для нас обоих было бы лучше, если бы вы не сделали этого. – Она помолчала, вновь уйдя в себя. – Сегодня я пришла, чтобы отдать долг. Вам нечего бояться.
Энни от лампы зажгла огонь в камине и села напротив Великой Мадемуазель.
– Сейчас мы одни. Никто нас не услышит. – В мерцающем огне на лице принцессы стали заметны глубокие печальные морщины, которых раньше не было.
Царственная гостья откинулась на спинку кресла и сказала устало:
– Корбей, мне всего лишь двадцать пять, но мое солнце закатилось. Даже мой отец теперь против меня. Но у вас еще есть надежда. Потому я и пришла – рассказать всю правду. Может быть, еще не слишком поздно.
Энни с расстановкой произнесла:
– Я до сих пор не пришла в себя от той правды, которую до меня любезно донесли, ранив в самое сердце.
Великая Мадемуазель задумчиво смотрела на огонь.
– Филипп рассказывал мне о том, что произошло в монастыре. Вам в высшей степени не повезло.
Она произнесла его имя с небрежной фамильярностью! Сдерживая обиду, Энни резко бросила:
– Мне следовало догадаться, куда он направился после того, как я его отвергла.
Холодные голубые глаза принцессы были остры, словно кинжалы.
– Лишь по дружбе, да и то после того, как вы ему отказывали неоднократно. И даже сейчас единственное, о чем он просил, – рассказать вам всю правду.
Какая же выдержка у этой женщины! Негодование сожгло остатки лицемерия, которые сестра Жанна вбила в Энни. Она потеряла всякий страх перед принцессой, ее больше не заботили в подобном случае правила хорошего тона, требующие говорить уклончиво и витиевато. Энни жестко произнесла:
– Вы пришли рассказать мне правду? Подтвердить то, что я и так знаю, – что вы с моим мужем сделали нашу клятву перед алтарем пустой насмешкой… притом в нашу брачную ночь! Или то, что он украл у меня права, принадлежащие мне по рождению? – Совершенно забыв о приличиях, она встала и отвернулась, чтобы скрыть слезы, затуманивающие глаза.
Великая Мадемуазель возмущенно вскочила.
– Как вы посмели повернуться ко мне спиной? Женщины куда более значительные, чем вы, бывали наказаны за меньшее.
Слезы Энни мгновенно высохли. Она круто повернулась, чтобы бросить в лицо принцессе безжалостное обвинение:
– А как вы посмели явиться сюда и рассказывать мне, что вы с моим мужем возобновили свою «дружбу», как вы изящно это называете?
Лицо принцессы стало ледяной маской. Никто еще при дворе не говорил столь открыто о таких деликатных вещах; это было просто неприлично. Она метнула на дерзкую Корбей возмущенный испепеляющий взгляд, но тут же поняла, что юная герцогиня перешла грань, за которой действует запугивание. В конце концов, бедняжку никто не воспитывал. И она спасла принцессе жизнь. Достоинство прежде всего, его нужно соблюдать даже перед лицом подобных оскорблений.