Медленно, но решительно он ввел ей банан внутрь. И не сводил с нее взгляда, пока фрукт не оказался достаточно глубоко и ее мышцы не охватили его плотным кольцом.
Пронзенная до самых глубин существа, Энн молча смотрела на Майкла. Наконец она осознала разницу между проникновением и обладанием. Майкл прикрыл глаза и обвел пальцем выступающую часть банана. Она задрожала.
— К концу года я был способен проглотить очень немногие вещи: хлеб, сырые овощи, яблоки, груши и еще кое-какие фрукты, но только не мясистые и не кашеобразные. Я голодал, но был нужен графу живым, и он не экспериментировал с продуктами, которые я еще переносил. Мне казалось, что худшее позади. Но однажды вечером они с Фрэнком явились ко мне в спальню, и дядя объявил, что приготовил для меня на чердаке сюрприз. Но не сказал, что это такое. Я решил, что в гробу моя мать. Ты ведь тоже об этом подумала. Представляю, что ты почувствовала, когда над тобой закрыли крышку, сам был в твоем положении. Наутро, пока слуги еще не поднялись, за мной приходил Фрэнк, вытаскивал наружу, и я, словно ничего не случилось, проводил очередной день — читал книги, которые дядя считал необходимыми для моего образования. И все думали, что он святой человек: ценой собственного здоровья спас племянника, а теперь одевал его, кормил и учил. А я в ожидании предстоящей ночи целый день дрожал от страха.
Майкл ритмично двигал банан, усиливая чувство наполненности и разжигая аппетит.
— Вначале я пытался рассказывать о своем положении слугам, но мне никто не поверил. Когда дядя узнал об этом… больше мне не приходило в голову распускать язык. Я думал, что сойду с ума. И наверное, потому у меня хватило сил решиться: однажды вечером перед приходом Фрэнка выбрался в окно и перемахнул через каменную ограду — тогда на ней еще не было пик. Потом пробрался на грузовое судно, которое шло в Кале.
Энн вспомнила окружавший усадьбу каменный забор. Даже без пик он казался непомерно высоким для одиннадцатилетнего мальчугана. Ритмичные движения банана продолжались. Майкл вкладывал в эти движения все свои чувства, но они никак не отражались на его лице.
— Даже в Кале я не мог думать ни о чем другом — только о проведенных в гробу ночах. Я не мог заснуть, у меня не было еды. Однажды меня поймали, когда я пытался украсть буханку хлеба. Габриэль в отместку булочнику перевернул стол с пирогами. Потом мы вместе убежали в Париж. И там нас подобрала и обучила мадам. Чувственное наслаждение — единственная вещь, которой я научился не у дяди. Секс дал мне возможность продолжать жить и забыть о прошлом. Габриэль потерял душу, а я сохранил остатки своей. Я усвоил все, чему меня учила мадам, и даже больше. Я учился у каждой женщины, с которой побывал. Учился и у тебя, Энн.
Энн вспомнила, что именно это ей и пытался сказать Габриэль.
Майкл любил женщин и секс не из-за денег и даже не за наслаждение, а потому, что это единственное, что осталось и его жизни.
— И чему же ты научился у меня? — Энн боялась пошевелиться, боялась нарушить атмосферу доверительности. Боялась, что наступит оргазм, что она потеряет контроль над собой и не останется вообще ничего от той женщины; которой она когда-то была.
Майкл поднял голову, и Энн увидела, какие незащищенные у него глаза.
— Я понял, что пора покончить с прежней жизнью и начать другую. Теперь мы забудем о червях — и ты, и я. При виде шоколада я стану вспоминать о тебе, аромат твоей кожи, наслаждение, которое ты со мной разделила.
Что-то горячее и влажное скользнуло по ее вискам.
Ни один человек не способен вынести боли, которая выпала на его долю.
— Но каким образом… — Энн запнулась, но продолжила:
— Каким образом ты планировал отомстить, когда принимал мое предложение?
— Я знал, что он постарается похитить тебя или меня. И в том и в другом случае у меня появлялся шанс проникнуть в имение, чтобы убить или быть убитым.
Но Майкл не убил своего дядю. Вместо этого он спас ее. Энн судорожно вздохнула.
— Что ты сказал слугам, когда приказывал подогреть шоколад и подать бананы?
Фиалковые глаза неожиданно сверкнули в свете ночника.
— Сказал, что решил перекусить на открытом воздухе.
Шоколад. Банан. Неизведанные границы страсти. Три дня назад сама мысль о таком шокировала бы Энн до глубины души,
— Майкл!
Мужчина замер, и вместе с ним, казалось, замер воздух в комнате.
— Как ты намереваешься съесть этот банан? Он улыбнулся, да так широко, что блеснули его белоснежные зубы.
— По кусочку.
Но пока пришла очередь пальцев на ее ногах. Майкл взял в рот большой палец и провел по нему языком. Ощущение оказалось более эротичным, чем от шляпного пера, более интимным, чем поцелуй. Затем язык прошелся между пальцами, и Энн вцепилась в простыни, чтобы не потерять сознание.
Энн уже казалось, что свершится невозможное и она испытает оргазм от поцелуев ног, но в этот момент Майкл переместился вверх и ткнулся ей между ног окруженными жесткой щетиной мягкими, словно шелк, губами. Банан подрагивал у нее во влагалище. Энн не сумела сдержать оргазма. Она схватила Майкла за голову и притянула к себе. Но он вывернулся и снова занялся ее ногами.
Энн больше не думала о гробах. У нее внутри будто бы сверкнула молния. Майкл тут же нагнулся и поцеловал ее клитор. Его язык словно опалил ее плоть огнем, и она закричала, испытав оргазм во второй раз.