И она подала гороховый суп, салат из тхины, котлеты с чипсами и ананас с мороженым, посыпанным шоколадными крошками. Я помог ей сварить кофе, и она принесла отличные пирожные. Мы сидели в гостиной, у стола, накрытого как в кинофильмах, с горящей свечой посередине, в разгар дня, но из-за опущенных жалюзи в комнате был полумрак. Я спросил о пьесе, которую она читала, и она рассказала мне ее содержание. До чего же чудесно слушать ее и есть приготовленные ею блюда. Я знаю, что никогда не забуду ее, до самой смерти. И тогда раздался звонок в дверь. Я сказал себе: «Вот и все, это конец». Но это не был конец.
И вдруг в самом конце нашей трапезы раздается звонок в дверь. Я пошла открывать и чуть не свалилась. Шварци собственной персоной, с палочкой, все еще с белой повязкой, уже немного загрязнившейся, на голове. Сладко улыбается, проклятая лисица, так и лезет в квартиру, но я придерживаю дверь, чтобы он не увидел стол и Наима.
— Дафи, ты больна?
И он туда же. Если столько людей думают, что я больна, может, я и на самом деле больна?
— Нет… с чего это вы взяли?
— Мама дома?
— Нет.
— Где она?
— Поехала в Иерусалим.
— В Иерусалим? Что случилось?
— Не знаю. Уехала рано утром. Папа там.
— А… вот оно что. В гараже сказали, что вчера и сегодня он не появлялся. Случилось что-нибудь?
— Не знаю.
— Я просто беспокоился. Мама не пришла сегодня в школу и ничего не сказала, никогда с ней такого не бывало. Пытались позвонить сюда, но никто не отвечает. Когда ты вернулась?
— Я не вернулась… все время была дома… просто отключила телефон…
— А… — Он смотрит на меня как-то насмешливо. — Почему, если можно спросить…
Спросить-то можно…
— Просто так…
Я уже не в твоей власти, господин. Выгнал меня перед самым концом учебного года. Сейчас заплатишь за это.
А он все стремится проникнуть внутрь, так и лезет вперед.
— Надеюсь, ничего не случилось… я и правда беспокоился… Она ничего не велела передать мне?
Тут я стала смутно припоминать, что она говорила мне что-то рано утром.
— Что она сказала?
— Что не придет сегодня в школу.
— Так почему же ты не позвонила?
— Забыла.
Так прямо ему в морду и сказала.
— Забыла?
— Да.
Я теперь от тебя не завишу, господин, ты мне уже не директор, ничего мне больше не сделаешь.
А он не желает отступать. Поражен, покраснел от злости, помахал палкой в воздухе, потом опустил ее.
— С тобой что-то не в порядке… с тобой действительно что-то не в порядке.
— Знаю. — Я смотрю ему прямо в глаза. Тишина. Уж ушел бы наконец. Наим там слушает, сидит не шелохнется и вдруг двигает стулом.
— Но в доме есть кто-то, — встрепенулся Шварци, оттолкнул меня внезапно и зашел внутрь, врывается в гостиную, видит стол с остатками еды, а в углу стоит Наим, весь напрягся.
— Кто ты?
— Я Наим, — отвечает он ему, дурак такой, можно подумать, что это его директор.
А Шварци хватает его под локоть, как ребят в школе на переменках, весь в смятении.
— Ты знаком мне откуда-то… Где мы встречались?
— Ночью, у вашей разбитой машины. Я приехал, чтобы отбуксировать вас.
— А, так ты его рабочий-араб?
— Да.
— А что ты делаешь тут?
— Жду его.
И Шварци вроде бы успокоился, вертится по гостиной, разглядывает стол с посудой, ведет себя так, словно он в своей школе. Убила бы его, честное слово. К глазам подкатывают слезы.
— Скажи маме, чтобы позвонила мне. Я не отвечаю.
— Хорошо?
Я не отвечаю.
— Я скажу ей, — вмешивается Наим. Шварци улыбается про себя. А я вот-вот потеряю сознание.
Она идет открывать дверь, и я слышу чей-то знакомый голос. Потом я вспоминаю: это тот старик, машину которого мы отбуксировали ночью, разговаривает с Дафи на пороге. Через дверь я вижу его белую повязку. Дафи отвечает грубо, и я снова удивляюсь — она и правда дерзкая. Он спрашивает ее о маме и папе, а она отвечает ему как-то свысока. Я начинаю беспокоиться за нее и за себя. А этот человек очень сердится на нее, в голосе его, хотя и мягком, слышится ехидство. Потом он просто врывается внутрь. Уж очень она разозлила его. Крутится со своей палкой по комнате, увидел меня, схватил под локоть. Я испугался ужасно, честное слово, не знаю, почему он так напугал меня, этот старик с белой повязкой на голове. Я весь дрожал.