Эти мысли вызвали невыносимое омерзение, будто чистый прекрасный идеал вымазали чем-то отвратительным.
– Лапусик, что ж ты не сказал? Первый раз очень важен! – ласково произнесла Моника и соскочила с кровати. – С тобой нужна нежность!
Она обняла меня и прижалась. Запах ее волос, духов, вспотевшего тела проник, казалось, мне прямо в мозг. Она уже расстегивала мои джинсы. Когда я оторвался от ее губ, то заметил, что Соня исчезла из комнаты, и был ей за это благодарен. Моника уложила меня в кровать, притянула к себе. Ее пальцы продолжали ласкать, я закрыл глаза и позволил ей делать все, что она захочет…
Ушел я от девушек около десяти вечера. Что сказать? Первый раз всегда представлялся мне чем-то ошеломляюще фантастичным и прекрасным, но сейчас я ощущал лишь омерзение. Особой разницы между половым актом с женщиной и самоудовлетворением я не почувствовал. Разрядка была стандартной.
Когда я вышел из подъезда, то в темной арке меня встретили два парня.
– Сонька сказала, он будет в новехонькой кожаной куртке, типичный ботан и хлюпик на вид, – услышал я и остановился.
– Вроде он, – ответил второй голос.
Я оглянулся, бежать было некуда. Даже описывать все это не хочу! Да, прижали к стене, для острастки наподдали, сняли куртку, часы, забрали кошелек и смартфон.
Сейчас думаю, что надо было драться с ними. По крайней мере, они бы меня и прикончили. Хотя… мне все равно.
Пришел домой. Хотелось лишь одного: спрятаться в своей комнате, никого не видеть и не слышать. Но мать ждала меня за накрытым столом, она принарядилась, сделала прическу. И как-то враз, словно у меня открылись глаза, я увидел и убогую обстановку нашей квартиры в древней хрущевке, и обшарпанную мебель, приукрашенную вышитыми салфеточками и от этого кажущуюся еще более старой и жалкой, и стол, накрытый новой клеенчатой скатертью с выставленными на нем стандартными салатами и „праздничной“ курицей-гриль, и лицо мамы, неумело подкрашенное и от этого выглядевшее карикатурно некрасивым. Мне стало совсем худо, хотелось закрыть глаза и ничего этого не видеть. И тут из ванной вышел какой-то мужичонка. Я натянуто улыбнулся, стараясь изо всех сил подавить приступ истерического хохота.
– Витенька, – виновато начала мать, – давно хотела тебя познакомить… мой друг Николай Орестович. Ты только чего не подумай! У нас все серьезно, – тихо добавила она, с испугом на меня глядя. – Он кладовщик на нашей фабрике.
– Очень приятно! – пробасил Николай Орестович и крепко пожал мне руку. – Поздравляю, молодой человек! Семнадцать – это серьезно! И армия не за горами! – зачем-то добавил он и захохотал.
– Ждете, когда я уеду? – ехидно спросил я. – Чтобы не мешал любовным утехам с моей матерью?
– Э, полегче! – набычился он. – Оскорблять никого не надо! Людмилочка уговорила меня прийти сегодня в гости, отметить твой день рождения, так сказать, в семейном кругу, и с тобой заодно познакомиться. А ты сразу хамить? Да ты пьян, парнишка! Уже где-то накидался? Ну-ну, я не против, все же в такой день не грех и выпить.
– Может, за стол? – растерянно предложила мама.
– А твой друг и ночевать останется? – не выдержал я. – А может, все же дождетесь, когда я в армию свалю?
Ответ я слушать не стал, ушел в свою комнату и закрылся. Мама через какое-то время постучала, начала звать меня, извиняться, но я лежал на кровати, лицом вниз, зажав уши ладонями. С меня реально хватит.
Я слышал, как хлопнула входная дверь. Видимо, мамин друг все же ушел. Но и это уже не могло как-то повлиять на мое настроение. Дождусь, когда мать уснет, уйду… сегодня же.
Через квартал от нашего дома набережная Клязьмы, длинный автомобильный мост перекинут через реку… Лучшего места не найти. Тем более я так и не научился плавать.
Вот и все. Точка».
Глава первая
«…Ее взгляды говорят сами за себя. Слова не нужны. И это молчаливое согласие на все, которое так легко читается в ее глазах, меня… отталкивает. И ее игра становится бесполезной и даже скучной для меня. Я читаю ее как раскрытую книгу. Нет, как бегущую строку рекламы на фасаде здания. И у нее даже не возникает мысли, что, возможно, я совсем не тот, за кого себя выдаю! Милая глупышка! Но… такая хорошенькая, свеженькая и аппетитная. Почему бы не подыграть ей?»
Виктор закончил предложение, улыбнулся, отодвинул тетрадь, поправил, чтобы она лежала ровно на столе, и аккуратно опустил ручку «Паркер» в антикварную подставку из узорчатого малахита с золотой, чуть стертой окантовкой по ободку стаканчика. На краю старинного письменного стола стояла ваза из китайского тончайшего фарфора, и его молочная белизна оттеняла крупную английскую розу бледно-желтого цвета. Рассеянный утренний свет, смягченный воздушной занавеской, падал из высокого окна на стол. Виктор достал из кармана шелкового халата белоснежный носовой платок и небрежно бросил его возле вазы. Он прекрасно изучил женщин и отлично знал, как они падки на подобные мелочи. Для мужчин, в основной своей массе, не играло никакой роли, что лежит на столе, как расставлены вещи, есть ли цветы в комнате, а вот женщины не выносили пустоту пространства и сразу хотели его обустроить. А если пространство холостого, свободного для отношений мужчины было уже заполнено всевозможными вещицами, то они настораживались, выискивали что-то принадлежащее другой – читай: сопернице, вели себя крайне скованно, ведь понимали, что эта территория уже кем-то завоевана, а значит, они тут чужие. И это давало ему преимущество. Женщины служили ему игрушками, он никого не любил, все его встречи были мимолетными и только ради секса. И ставя очередную подружку в такие условия, он быстрее проникал в ее суть и понимал, чего она на самом деле хочет.
Последние десять лет он только этим и занимался – старался увидеть суть любого человека, встреченного им на пути.
Виктор взял из вазы с фруктами пару красных крупных яблок и бросил их на небольшой полукруглый диван, стоящий в углу кабинета. Улыбка не сходила с его лица, ему доставляло удовольствие создавать своего рода театр даже из обычного кабинета. Хотя это помещение обычным назвать было нельзя. Виктор любил устраиваться на новом месте с комфортом, но следуя исключительно своему сиюминутному настроению.
Он приехал в Венецию неделю назад, решив именно здесь встретить свой день рождения. Через три дня ему должно было исполниться двадцать семь. Но поселился не в самом городе, а на «золотом» Лидо, длинном и узком мысе, разделяющем Венецианскую лагуну и Адриатическое море и славящемся фешенебельными отелями, песчаными пляжами и элегантными старинными виллами начала прошлого века. Именно одну из таких вилл Виктор снял на месяц, хотя не планировал столько времени провести в Венеции. Но он не любил зависеть от дат и предпочитал платить за больший срок, чем собирался жить. Франческа, менеджер риелторского агентства, респектабельная молодая женщина, уверяла его, когда они ехали на место, что эта вилла уникальна, в ней жили разные знаменитости, в том числе именно там Жак Казот написал роман «Влюбленный дьявол». Виктор сделал вид, что поверил, но достал планшет и набрал в поисковике фамилию писателя. Пробежав по ссылке, выяснил, что Казот родился во Франции в Дижоне, учился в Париже, по делам службы был отправлен на остров Мартиника. Ни о каком Лидо и речи не шло. Он хотел показать ссылку Франческе и уличить ее во лжи, но передумал, решив не тратить энергию на такие пустяки.
Машина уже въезжала в раскрытые кованые ворота. И вид виллы очаровал Виктора. Она оказалась небольшой, в два этажа, с прекрасной широкой лестницей, ведущей к стеклянным дверям, с основательной террасой, заменяющей балкон и увитой шпалерными розами, которые только что начали распускаться.
«Почему бы не поверить в сказку, выдуманную агентством? – размышлял Виктор, выходя из машины и глубоко вдыхая прохладный, пропитанный морскими терпкими ароматами воздух. – Конечно, цену подняли из-за этой псевдоистории с писателем, но мне-то что за дело! Для агентства это выгодный бизнес, рассчитанный на простодушных иностранцев. Почему бы не дать им заработать? Поживу здесь пару недель, а там видно будет. Главное, мне здесь нравится!»