— Зачем ты так хочешь это знать? — наконец раздраженно спросила Аморет.
— Я хочу помочь тебе, дорогая.
— Я не нуждаюсь в помощи. А когда она мне понадобится, ты не сможешь мне ее предоставить.
— О Аморет… Ну что ты такое говоришь? Что-то случилось? Ответь же, детка!
— Жизнь становится слишком серьезной. Люди почти не веселятся. Мне не нравится подобная жизнь. Когда вернется Майлз…
— Майлз, — осторожно повторила миссис Эймз, и даже голос ее стал каким-то замедленным, словно она выследила добычу до самого ее убежища и теперь лаской и уговорами старается выманить оттуда, чтобы потом неожиданно наброситься и схватить. Но Аморет видела мать насквозь и прекрасно понимала, чего та хочет. — Кто такой Майлз, дорогая?
Аморет встала и начала прохаживаться по комнате.
— Я не говорила ни о каком Майлзе. Тебе, видно, послышалось. — С этими словами она повернулась и в упор посмотрела на миссис Эймз своими синими, абсолютно честными глазами.
К счастью, Майлз вернулся довольно скоро. У него была просто потрясающая поездка; ему удалось на несколько дней съездить за «железный занавес». После множества опасных приключений он выбрался оттуда и написал свои статьи, которые впоследствии стали рассматриваться как важнейший вклад в укрепление дела мира на всей планете. Майлз рассказал ей о своей поездке, а Аморет — о хрустальном лесе, который вырос в ее апартаментах, о глубочайшей тишине и о людях, от которых ей волей-неволей пришлось избавиться во время его отсутствия.
— Теперь у меня осталась только мама, — проговорила Аморет. — Но на днях я чуть не вышла и из нее. Если она в скором времени не отвяжется от меня, я это обязательно сделаю. Это становится несносным, Майлз. Я все время чувствую сильное напряжение… Еще чуть-чуть — и я просто не вынесу его.
Майлз был нежен и очень участлив.
— Дорогая моя малышка, — прошептал он, прижимая ее к себе и лаская. — Если бы только я мог защитить тебя от них!
Она посмотрела ему в глаза.
— Разве ты не можешь этого сделать, Майлз? Разве не можешь?
— Ты ведь знаешь, что не могу. Хотел бы, да не могу.
— В последнее время все стало таким странным. Все кажется нереальным, люди прежде всего… Сейчас только ты реален для меня. Прежде мы считали, что они являются моей подлинной жизнью, помнишь? Но, видимо, ошибались. Потому что сейчас моя истинная жизнь — только ты.
— Да, для тебя я реален, Аморет, но я никогда не буду реальным для них.
— Даже если я расскажу им о тебе? Возможно, мне надо рассказать о тебе маме. Ей так сильно хочется знать об этом!
Майлз покачал головой.
— Ты не должна ей ничего рассказывать, Аморет. Что, если ей захочется познакомиться со мной? А я уверен, захочется.
— Скажу, что ты в отъезде.
— Но рано или поздно я вернусь, и она непременно будет ждать моего возвращения. Не думай, что она поверит, будто я уехал навеки. Она будет настаивать на встрече со мной. Нет, Аморет, это не выход. Нам надо найти другой. Или, возможно, — добавил он задумчиво, — у нас нет другого выхода.
— Но что, в таком случае, будет со мной?
— Не знаю.
— Раньше ты знал все, Майлз. Или мне просто так казалось?
— Это ты думала, что я знаю все. Просто когда ты узнавала все больше, тебе казалось, что и мои знания беспредельны.
— О Майлз, я боюсь!
Она заплакала. И пока Майлз обнимал и ласково утешал ее, рыдала так горько, как не плакала с самого детства, когда все вещи казались ей большими и страшными; когда боль казалась сильнее, чем на самом деле; когда мир был полон ужасов и тайн. Как же так случилось, что теперь она, взрослая замужняя женщина, похоже, снова вернулась в те забытые времена детства, куда ей так не хотелось возвращаться?
— Мне всегда хотелось быть счастливой, — сказала она. — И моя мама, папа, друзья и знакомые — все желают мне счастья. Но никто не должен вторгаться ко мне в душу, пытаться заставить меня изменить образ мыслей. А ведь они пытаются сделать это! Как ты думаешь, почему? Что происходит, Майлз?
— Не знаю, — повторил он. — Не знаю.
— Но если даже ты не знаешь, Майлз… тогда никто не знает!
Она не переставала плакать и вечером, когда пришла мать. Миссис Эймз очень тихо постучала в дверь спальни дочери и, когда Аморет с мокрым и опухшим от слез лицом впустила ее, вскрикнула от ужаса и заключила дочь в объятия.