Наверное, впоследствии он с удовольствием вспомнит странный маленький эпизод из его жизни, происшедший в этой ленивой, дремотной стране, где все казалось ему каким-то нереальным, где почти не приходилось отдавать отчет своим поступкам, тому, что делает, тому, что говорит, или тому, что могло случиться с ним. И это чувство принесло явное облегчение после тех долгих лет, когда обязанность отвечать за все сделанное была нормой. Теперь с этим покончено.
Он остановился возле ворот и стоял, вспоминая, как она ожидала его здесь вчера, сидя на стене, в белом платье, с босыми ногами. Как смотрела на него сверху вниз и звонко, переливчато смеялась. Машинально Эрик поднял глаза и посмотрел вверх. На этот раз ее там не было. Ведь всего шесть часов утра, и все, в том числе она, ее мать и служанка-индианка, должно быть, еще спят. Да он вообще не пришел бы, если бы не был уверен в этом. Но тогда почему пришло легкое чувство разочарования?
Эрик мысленно вообразил ее спящей; представлял себе безукоризненные черты ее лица, пребывавшего в полном покое. Безусловно, ей не снились скверные сны, и она не просыпалась в ужасе, не зная, где находится. Он представил, как лежит рядом с ней, как просыпается, чтобы взглянуть на нее, и спустя секунду дотрагивается до ее плеча, чтобы разбудить ее тоже. «Что ж, раз мысли приняли такой оборот, безусловно, пора уходить», — подумал он решительно.
Торстен рассеянно дотронулся до кустарника с длинными, свисающими вниз темно-красными цветами, очень напоминающими хвост какого-то животного. И, как только коснулся его, к нему опять возвратился прежний страх, ибо куст оказался теплым и влажным, слишком напоминающим чью-то живую плоть. Взглянув с отвращением на цветы, Эрик выпустил веточку из пальцев.
В нем поднялось какое-то болезненно-тошнотворное чувство, и он повернулся, чтобы уйти, так и позабыв попрощаться с ней. Его снова охватило неудержимое желание как можно быстрее исчезнуть отсюда и никогда больше не возвращаться. Одно только не давало покоя — мысль, что нельзя вести себя глупо и трусливо.
Он сделал шаг вперед и, как только шагнул, ощутил, что земля еле заметно вздрогнула. Сначала все говорило о том, что ему это просто показалось. Но вот дал знать о себе еще один легкий толчок, заставив Эрика остановиться, теперь ему пришлось двигаться, сначала осторожно пробуя ногой землю, а уж потом опуская на нее ступню. Он знал, что в Гватемале часто бывают землетрясения, и это никогда не тревожило и не пугало его. Сейчас же не было сомнений, что это вовсе не явление природы, и безотчетный страх становился все сильнее и сильнее.
Что же это такое? Откуда? Почему? Ведь он всю жизнь наблюдал за стихийными бедствиями и умел справляться с ними.
Земля опять затряслась, но на этот раз толчок был намного сильнее и резче, словно почва под его ногами поехала куда-то в сторону, как бывает, когда собака стягивает со стола скатерть. Эрика вновь охватил страх, его посетило предчувствие, что очень скоро случится нечто совершенно не подвластное ему, с чем он никак не сумеет справиться. Тут же земля вздыбилась под ним, Эрик закачался, пытаясь сохранить равновесие, и, внимательно глядя себе под ноги, устремился к стене. Тут до него донесся неистовый странный смех — то ли женщины, то ли какого-то животного, неизвестно… Смех свирепый, зловещий, пронзительный и вызывающий. Земля вновь приподнялась, и Эрик высоко подпрыгнул, чтобы избежать столкновения с ней, подпрыгнул, нелепо расставив руки и ноги, цепляясь за виноградную лозу, за воздух… и снова услышал раскаты дерзкого, язвительного смеха. Вдали раздался глухой рокот, становясь все громче и громче; в сопровождении таких звуков рушатся скалы; казалось, весь мир разламывается на части. В ушах Эрика зазвенело, перед глазами поплыли какие-то неясные разноцветные силуэты, которые становились все более размытыми; потом они стали наталкиваться друг на друга, смешиваясь и мелькая, будто в каком-то сумасшедшем калейдоскопе. Эрик, шатаясь, пытался удержаться на ногах, беспомощно борясь с наплывающими на него силуэтами, как вдруг земля под ним пошла волнами, огромными вздымающимися волнами. Ему показалось, что голова отделилась от туловища и вертится в воздухе прямо над ним. Волны становились все мощнее и мощнее, и Эрик в отчаянии отпрянул назад, подняв обе руки, чтобы оградить себя от чудовищного удара, в то время как этот безумный прибой обрушился на него изо всех сил. И вновь он услышал этот смех, проникающий сквозь грохот, словно звуки испорченной свирели, этот пронзительный женский крик или, может быть, завывание какого-то дикого животного.