Потом Джасинта круто повернулась к Шерри.
— Ты что, не понимаешь, чего он добивается? Если ему так смешно, значит, его абсолютно не волнует то, что случилось с нами.
Абсолютно — это слово было произнесено с особым нажимом.
Пока она говорила, Шерри смотрела на нее, немного прищурившись из-за непривычно яркого солнца, но все равно в ее глазах можно было заметить муку и печаль. Шерри медленно опустила голову в знак согласия.
— Да, я все понимаю. Конечно же, ты права.
Тогда Джасинта встала напротив него, крепко обняла Шерри и сказала ей тихим, но настойчивым голосом:
— Я не желаю знать, хотелось ли тебе, чтобы со мной произошло то, о чем он говорит. Все это не важно, ибо, в конце концов, ты спасла меня. Шерри… Нельзя позволить ему довести нас своими гнусными уловками до того, чтобы мы поссорились друг с другом!
И тут Шерри опустила глаза.
Так они и стояли какое-то время: Шерри — с опущенным взором и Джасинта — нежно глядя в лицо матери и крепко прижимая ее к себе. Он продолжал наблюдать за ними с каким-то сложным интересом — словно разыгрывался спектакль в его честь, — скрестив на груди мускулистые руки. Наконец Шерри поцеловала Джасинту в щеку, затем медленно высвободилась из ее объятий, и они вместе двинулись вдоль опушки леса и так и шли в полнейшем молчании до тех пор, пока не достигли той части опушки, с которой им стала видна расстилающаяся перед ними ослепительно белая плоскость верхней террасы. Вдалеке, прямо перед ними, черным пятном выделялся силуэт экипажа со стоящим рядом кучером. При виде экипажа обеим женщинам показалось, словно они только что вернулись из длительного и полного волнующих приключений путешествия, а дома обнаружили, что за годы их отсутствия в гостиной не переставили даже стула. Все оставалось точно таким же, каким было до их отъезда.
И вот, словно по безмолвному обоюдному согласию, женщины остановились. Шерри, казалось, не могла говорить. Она лишь положила руки на плечи дочери, крепко обняла ее, и они заплакали. Спустя несколько секунд он небрежно заметил:
— Если ты собираешься простить своего врага, сперва сделай ему плохо. Это очень правильный способ поставить все на свои места, не так ли? Ведь есть старая поговорка: кто старое помянет…
Джасинта и Шерри смотрели на него, не выпуская друг друга из объятий, словно черпая в них уверенность и взаимную поддержку. Солнце отбрасывало резкую тень на его лицо, и его красота сейчас казалась неотразимой, но в то же время в выражении лица чувствовалась горькая усмешка вкупе с вызовом; они же все крепче и крепче прижимались друг к другу. Он воплощал собой уверенность, спокойствие и невероятную мужскую энергию. И вот, едва он приблизился к ним, они невольно ощутили, как их тела беспомощно тянутся к нему. Так продолжалось до тех пор, пока им не удалось взять себя в руки и выпрямиться. Теперь они стояли совершенно прямо, высвободившись из объятий. Он улыбался.
— Почему вы хотите причинить нам страдания и боль? — спросила Джасинта. Голос ее звучал грустно.
Он дерзко ухмыльнулся.
— Я не хочу причинять вам боль, — проговорил он. — Но в то же время, если честно, меня совершенно не волнует, что случившееся с вами причинило вам какие-то страдания.
— Но это ведь одно и то же! — выпалила Джасинта.
Он мельком глянул на нее — нечто зловещее и неприятное в его взгляде привело ее в замешательство, заставив замолчать. Она ощутила невероятную сухость в горле, сердце забилось сильнее, словно перед ней неожиданно возникла смертельная опасность. Она ненавидела себя за свой страх, но ничего не могла поделать, чтобы избавиться от него.
— Вы обе хотите сделать меня частью вашего мира, сделать из меня мужчину, напоминающего знакомых вам мужчин, которые жалеют женщин и даже боятся их. Я же не таков и не могу быть таким. Вы, женщины, для меня такое же развлечение, как охота, рыбная ловля и азартные игры, и я не отношусь к вам ни с презрением, ни с благоговением. А ведь именно к подобному отношению вы привыкли. В своем отношении к вам я не лицемер, и, по-моему, именно этого вам так сильно не хватает, и за это вы больше всего вините меня. Еще вы хотите, чтобы я воспринимал вас, безусловно, всерьез, а также испытывал искусственное и иррациональное чувство, когда вы сами позволяете делать из вас жертву. А я не способен даже на интерес к подобной чепухе. Если вы хотите испытывать ревность друг к другу, а, судя по всему, вы считаете, что это неизбежно, тогда знайте, что я снимаю с себя всяческую ответственность за ваши угрызения совести. — Он улыбнулся — сначала Шерри, потом Джасинте. — Вы обе необычайно красивы и желанны… Так, может, мне лучше вообще избегать вас, как вы считаете?