— Зачем ты говоришь мне все это, Дон? Прости, я…
— Санни, прошу тебя, не уходи! — Он схватил ее за руку. — Мне надо с тобой поговорить.
— Я не хочу говорить о твоем браке. Это меня не касается.
— Касается! Я сделал большую ошибку, Санни. Ужасную ошибку! В тот день, когда ты застала меня… в тот день, когда мы должны были пожениться, ты не поверила в мое раскаяние, а вот я простил тебя за то, что ты сбежала из церкви, выставив меня на всеобщее посмешище!
Эти слова Дона подействовали на нее словно удар хлыстом.
— Кажется, я никогда не просила у тебя прощения, — прошипела она со злостью. — И не смей обвинять меня в том, что случилось с тобой! Я пожалела тебя и Гретхен и не стала объявлять во всеуслышание о твоей подлой измене в тот самый день, когда ты должен был стать моим мужем перед Богом и людьми!
— Знаю, знаю, не сердись, — пролепетал оторопевший Дон, — прошу тебя, выслушай меня.
Он осторожно оглянулся через плечо, опасаясь, что их кто-то может подслушать. На лбу у него выступили мелкие капельки пота. Санни с удивлением поймала себя на мысли, что Дон потел не так привлекательно, как Тай Бьюмонт.
— Санни, я до сих пор люблю тебя, — с отчаянной мольбой в голосе проговорил Дон. — Я так несчастлив с Гретхен… она… Она хорошая женщина, но не может заменить мне тебя. Теперь, когда она ждет ребенка, я чувствую себя как в ловушке… Да, именно так, словно меня поймали и приперли к стенке… Дон очень испугался, когда Санни вдруг звонко расхохоталась.
— Извини, Дон, — проговорила она сквозь смех. — Конечно, в том, что ты мне рассказал, нет ничего смешного. Просто я подумала, что ты, наверное, говорил то же самое Гретхен тогда, три года назад. Наверное, накануне нашей свадьбы ты почувствовал себя как в ловушке и решил доказать всем — и прежде всего себе самому, — что ты пока еще на свободе.
Она покачала головой, с жалостью глядя на Дона. Ей было жаль не только его, но и себя. Все эти три года она жила воспоминаниями о глубокой любви, которой никогда не было. Дон только с виду был мужчиной. Слабак, вечный нытик и неудачник, во всех своих бедах винивший кого угодно, только не себя. Почему она поняла это только сейчас?
— Я искренне сожалею, что ты так несчастлив, Дон. Мне действительно очень жаль тебя.
Решительно повернувшись, она направилась к выходу.
— Санни, я люблю тебя! Я всегда любил только тебя! Неужели это уже ничего для тебя не значит? — раздалось ей вслед.
Она снова обернулась к нему:
— Если ты говоришь правду, это значит лишь одно — ты такой же дурак, как и я! Прощай, Дон!
Оставаться до конца приема она уже была не в состоянии. К глазам подступили слезы, грозя в любую минуту хлынуть горячим потоком. Ничего, она извинится позднее, Фрэнни поймет, она ведь ее лучшая подруга…
С трудом пробравшись сквозь плотную толпу гостей, она отыскала свою машину и спустя всего несколько секунд уже мчалась по дороге к озеру, и встречный теплый ветер трепал ее волосы.
Из облака пыли, поднятого ее автомобилем, словно призрак возник джип шерифа. Взглянув в зеркало заднего вида, Санни увидела, что ее настигает патрульный джип, и, вместо того чтобы сбавить скорость, как того требовали его красные мигалки, она, яростно чертыхаясь, до отказа вжала педаль акселератора.
Глава 9
Затормозив прямо у крыльца, она взбежала по лестнице, влетела в дом и захлопнула за собой дверь, моментально повернув ключ в замке. Вихрем промчавшись через гостиную, она остановилась посреди спальни и тут же принялась расстегивать длинную молнию на спине.
Она хотела как можно скорее сбросить с себя это платье, чтобы ничто уже не напоминало ей о свадьбах, браках, шаферах, бывших женихах и иже с ними. Распрощавшись со всем этим раз и навсегда, она собиралась как можно скорее уехать из города.
— Санни, открой дверь!
Услышав громкий голос шерифа и стук в дверь, она решила не обращать внимания. Стащив с себя ставшее ненавистным платье, она отшвырнула его в самый дальний угол.
— В последний раз говорю — открой дверь, Санни! — взревел шериф.
Вытирая горячие слезы, Санни размазывала по лицу краску. Господи, какая же она дура! Вообразила, что все еще любит Дона! Столько боли, мучений, унижений, и все ради чего? Ради чего она взяла всю вину на себя?
Сбросив туфли, она осталась в одних чулках. Послышались треск, гневная брань, затем в гостиной раздались тяжелые мужские шаги. Санни подошла к двери, не веря, что Тай осмелился выломать дверь в ее дом. Но она действительно висела, покосившись и раскачиваясь, на одной дверной петле. Через гостиную широким, размашистым шагом двигался Тай. Лицо его было настолько суровым и решительным, что у Санни замерло сердце.
Шериф успел снять смокинг и остался в одной крахмальной сорочке. Верхняя пуговица была расстегнута, а на шее болтался развязавшийся галстук-бабочка.
Санни не могла двинуться с места, словно завороженная видом Тая, олицетворявшего в эту минуту саму ярость! Шагнув к ней, он с такой силой встряхнул ее за плечи, что у нее щелкнули зубы.
— За такое лихачество я должен был бы свернуть тебе шею.
— Оставь меня наконец в покое! Сейчас ей меньше всего хотелось видеть рядом с собой именно Тая, особенно после вчерашней ночи, когда он, в который уже раз, заставил ее поддаться своему мужскому обаянию только для того, чтобы, бросив небрежное «Спокойной ночи, Санни», снова оставить ее наедине с собой. Ну нет, больше ему не удастся провести ее! Ни сейчас, ни вообще когда-нибудь!
— Убирайся из моего дома! — закричала она. — Как ты посмел ворваться и…
— Заткнись! Ты что, не видела позади мой джип?
— Видела!
— И красные мигалки?
— Да!
— Так почему не остановилась, черт побери?
— Не хотела!
— Чего ты добивалась? Хотела разбиться насмерть?
— Нет!
— Ты настолько убита горем из-за этого слюнтяя, что готова свести счеты с жизнью? — Он снова встряхнул ее. — Очнись, дура! Он мизинца твоего не стоит! Разве ты сама этого не понимаешь?
Все она прекрасно понимала. И ругала себя не хуже, чем это делал сейчас Тай. Целых три года жизни она потратила на оплакивание придуманной любви к ничтожному человеку!
И когда сознание собственной глупости стало невыносимым, она упала на грудь Тая. Он успел подхватить на руки ее ослабевшее тело и, пока она лила слезы, оставлявшие на щеках мутные, темные следы туши, отнес ее в гостиную и вместе с ней уселся в кресло.
Так он сидел и ласково гладил ее по голове, позволяя как следует выплакаться. Его терпение оказалось неистощимым.
И только когда Санни совсем успокоилась, он приподнял ее подбородок и взглянул в лицо. Потом стал вытирать ладонью со щек следы краски и слез.
— Ну как, тебе лучше? Все еще прижимаясь к его широкой груди, она благодарно кивнула, шмыгнув носом.
— Санни, он не стоит твоих слез. Смахнув с ресниц задержавшуюся слезинку, она прошептала:
— Я знаю…
— Знаешь? Тогда…
— Я плакала не из-за Дона. Я оплакивала потерянные три года жизни…
Сочувственное выражение его глаз сменилось недоумением.
— Что ты хочешь этим сказать? Глядя на его сильную шею, туда, где бился пульс, Санни медленно проговорила:
— Целых три года я сожалела о том, что, возможно, было моей самой большой удачей в жизни. Я должна быть благодарна Дону и Гретхен за то, что они невольно помешали мне совершить ужасную ошибку.
Придерживая ее на своих коленях одной рукой, другой Тай осторожно нащупывал в ее густых волосах шпильки и, вынимая их одну за другой, любовался локонами, падавшими на ее обнаженные плечи.
— Дону была нужна женщина, которая по-матерински нянчилась бы с ним, посвятив этому всю свою жизнь и отбросив собственные устремления. Теперь я это так хорошо понимаю, — тихо закончила Санни.
— Ему была нужна обыкновенная домохозяйка, и ничего больше, — мягко сказал он, окидывая взглядом чувственную, горячую золотоволосую женщину, сидевшую у него на коленях. Заметив ее ножной браслет, он улыбнулся: