«Вот луна, что меч обнажает век, когда сердится,
А смотря, она над газелями издевается.
Вот владыка мой, чьи прелести — войска его,
И в сражении нам копье напомнит стан его.
Коль была бы нежность боков его в душе его,
Не обидел бы он влюбленного, не грешил бы он.
О жестокость сердца и бока нежность!
Не можете ль поменяться местом —
туда оттуда сдвинуться?
О хулитель мой, за любовь к нему
будь прощающим!
Ведь тебе остаться с красой его
и погибнуть — мне!»
Нур-ад-дин, услышав такие слова, наклонился к девушке в восторге и произнес такие стихи:
«За солнце ее я счел — она мне привиделась,
Пожар ее пламени пылает в душе моей.
Что стоит ей знак подать нам
иль нас приветствовать
Концами прекрасных пальцев
и головой кивнуть?
Увидел он лик ее блестящий, и молвил он,
Смущенный красой ее, что выше красы самой:
“Не это ли та, в кого влюблен так безумно ты?
Поистине, ты прощен!” И молвил я: “Это та,
Что бросила стрелы глаз в меня и не сжалилась
Над тем, как унижен я, и сломлен, и одинок”.
И сделался я души лишенным, и я влюблен,
Рыдаю и плачу я весь день и всю ночь теперь».
И когда юноша окончил свои стихи, лютнистка, вновь поразившись его красноречию, взяла инструмент и, перебирая пальцами струны, произнесла такие стихи:
«Твоего лица поклянусь я жизнью,
о жизнь души, —
Я тебя не брошу, лишусь надежды
или не лишусь!
Коль суров ты будешь, то призрак твой
со мной сблизится,
А уйдешь когда, развлечет меня о тебе мечта.
О очей моих избегающий! Ведь знаешь ты,
Что не кто иной, лишь любовь к тебе
теперь мне друг.
Твои щеки — розы, слюна твоя — вина струя,
Не захочешь ли подарить мне их здесь
в собрании?»
Нур-ад-дина охватил величайший восторг, и он ответил на ее стихи такими стихами:
«Едва показала лик мне солнца она в ночи,
Как скрылся сейчас же полный месяц
на небесах,
Едва лишь явила утра оку чело свое,
Сейчас же заря стала быстро бледнеть.
Заимствуй у токов слез моих непрерывность их,
Предание о любви ближайшим путем веди.
Нередко говаривал я той, что разит стрелой:
“Потише со стрелами — ведь в страхе душа моя”.
И если потоки слез моих я произведу
От Нила, то страсть твоя исходит из Малака.
Сказала: “Все деньги дай!”
Ответил я ей: «Бери!”
Сказала: “И сон твой также!”
Я ей: “Возьми из глаз!”»
Сердце девушки от этих слов затрепетало, она прижала купеческого сына к груди и начала целовать его поцелуями, подобными клеванию голубков, юноша отвечал ей непрерывными поцелуями, но преимущество принадлежит начавшему прежде. А закончив целовать Нур-ад-дина, девушка взяла лютню и произнесла такие стихи:
«Горе, горе мне от упреков вечных хулителя!
На него ль другим иль ему на горе мне сетовать?
О покинувший! Я не думала, что придется мне
Унижения выносить в любви,
коль ты стал моим.
Ты жестоким был с одержимым страстью в
любви его,
И открыла я всем хулителям, как унизилась.
Ведь вчера еще порицала я за любовь к тебе,
А сегодня всех, кто испытан страстью,
прощаю я.
И постигнет если беда меня от тебя вдали,
То, зовя Аллаха, тебя я кликну, о Али!»
А окончив свое стихотворение, девушка произнесла еще такие два стиха:
«Влюбленные сказали: “Коль не даст он нам
Своей слюны напиться влагой сладостной,
Мы миров владыке помолимся”, — ответит он.
И все о нем мы скажем вместе: “О Али!”»
И Нур-ад-дин поблагодарил гостью за изящество и разнообразие речей, а девушка в ответ на его похвалы поднялась и сняла с себя все одежды и украшения, села Нур-ад-дину на колени и стала целовать его между глаз и целовать родинки на его щеках. Она подарила ему все, что было на ней, и сказала: «Знай, о возлюбленный моего сердца, что подарок — по сану дарящего». Юноша принял от нее подарок и затем возвратил и стал целовать, а когда закончил (вечен только живой, самосущий, наделяющий и павлина, и сову!), поднялся со своего места. Лютнистка спросила его: «Куда, о мой господин?» — «В дом моего отца», — ответил молодой человек. Сыновья купцов стали заклинать его, чтобы он спал у них, но Нур-ад-дин отказался и, сев на своего мула, отправился в дом отца.
Дома его встретила мать. Она спросила: «О дитя мое, где и по какой причине ты пропадал до этого времени? Клянусь Аллахом, ты расстроил меня и отца, мы все время думали о тебе!» Женщина подошла, чтобы поцеловать его, почувствовала запах вина и воскликнула: «О дитя мое, как это после молитвы и набожности ты стал пить вино и ослушался того, в чьих руках творение и повеление!»
В это время в комнату вошел отец, и Нур-ад-дин бросился на постель. «Что это такое с Нур-ад-дином?» — спросил Тадж-ад-дин. Женщина ответила: «У него как будто заболела голова от воздуха в саду». Купец подошел к сыну, чтобы поздороваться и спросить, что у него болит, и почувствовал запах вина. А Тадж-ад-дин не любил тех, кто пьет вино, и сказал сыну: «Горе тебе, о дитя мое, разве твоя глупость дошла до того, что ты пьешь вино!» Услышав такие слова, хмельной Нур-ад-дин замахнулся и ударил родителя. По предопределенному велению, он выбил Тадж-ад-дину правый глаз. Мужчина упал без чувств, когда же очнулся, хотел было избить сына, но мать юноши удержала супруга. Купец же поклялся разводом с нею, что утром, когда юнец проспится, ему отрубят правую руку.
Мать испугалась за сына и уговаривала мужа изменить решение до тех пор, пока он не уснул, после этого женщина пошла в комнату сына. «О Нур-ад-дин, что же ты натворил?» — рыдая, сказала она.